Анастасия Бойцова
ЛЕГЕНДЫ И АПОКРИФЫ
ЛИРИКА
«С тех пор…»
Высокомерие
«Земную оболочку, как наряд…»
«Блажен, кто целый мир окинул глазом…»
«Земное плаванье – пробоины без днищ…»
«Когда в груди дыханье стынет…»
«Так изменяют Луне – лунатики…»
Кошка
Возраст
Десятая казнь
Мой капитан
АПОКРИФЫ
Виса для Эллисив
Рахиль
Медея
– «Время, что в скитаньях неслось потоками…»
– «Хуже поединка, страшней экзамена…»
Книга Царств
– «Не загадывай на сто лет…»
– «Раз-делили…»
ПОЭМЫ
Мелхола
Коловрат
Видение
Елена
Троянский цикл
Дон Жуан
Три поэмы о Робин Гуде
Легенда о Вис и Рамине
ЛИРИКА
***
Дар напрасный, дар случайный…
Пушкин
С тех пор, как в то, а не иное
Пространство ветром занесло,
Не знаю, что тому виною –
Упрямство, лень, иль ремесло,
Но мир, тобою, мой Всевышний,
На долю данный сгоряча,
Со мной играет в «третий лишний»
Который год, который час.
Кого винить за этот карцер –
Тебя иль собственный талан –
Но сколько можно спотыкаться
О пятый угол у стола?
Служа за то, чтобы кормили,
Нести похлебку мимо рта?
И сколько можно в этом мире
Сменять в нахлебниках шута,
И называть дурное - ложью
Своим глазам в противовес,
И сколько можно, сколько можно,
Помилуй Бог, помилуй Век,
Во всяком деле быть некстати,
Как лишний камень у межи…
Благословен Твой дар, Создатель,
Но что с ним делать, подскажи?
2003
Высокомерие
Высокомерие? – Трепка нервов –
Спорить с приземистым обвинителем!
Вы бы какой отмеряли мерой,
Если б сам Бог от рожденья вытянул?
Если бы ветер дышал в висок вам,
А под ногами – Прокрусты с рожами?
Высокоумие, и высоко-
Стилие (лучше – высоко-сложие):
Так сложены. И ни мы, ни вы не
Сами слагали строенье костное.
Если с рожденья высоковыен,
Не совладаешь с поступью!
Полную грудь набери. А ну-ка,
Не зацепись – проводов напутано!
Джек-На-Ходулях протянет руку,
Не нагибаясь с двадцатифутовых.
Высокомерье? – Какою мерой
Мерите – сказано бе апостолам!
Полкаблука до небес Гомера:
Роста Саула и Маяковского.
2003
***
Земную оболочку, как наряд,
Нося недопустимо и неможно,
Я, как одна из тысячи наложниц,
Дразню великолепного царя.
Сбежавшая из сада на базар,
Где каждый плод заманчиво лоснится, -
На чьи еще смущенные ресницы
Я вскину ненасытные глаза?
И даже в самой оторопи чувств
Я грежу в замирании недолгом,
Какую казнь мне приготовил дома
Единственный, которому я мщу
За холодность. Отбросив голоса
Всех радостей своих и всех неравенств
Трепещущей воровкой пробираюсь
В запущенный и оскверненный сад:
Домой, под опаляющий огонь
Блистательного гнева голубого…
Блаженны те, кто знает ревность бога
И колебанье тверди под ногой!
День гнева предо мною расстелив,
Покуда я играю в тварь земную, -
Благодарю за то, что ты ревнуешь,
Мой грозный и лукавый властелин!
2003
***
Блажен, кто целый мир окинул глазом
И отпил по глотку из разных рек;
Блажен, кто мог влюбляться раз за разом,
Не позабыв о брате и сестре;
Блажен, кому гроза и ветер с моря
Вспахали котловины впалых щек;
Блажен не тот, кто видел мало горя,
А тот, кто видел что-нибудь еще,
Кому до срока выбелило брови,
Кто жил, долготерпенью не учась…
Хвала тому, с кем выстрадано вровень,
А пережито – тысячная часть.
Блажен, кто шел, как жил: за милей миля,
Кто был один, не принимая мук;
Кто всем дарил: улыбку, ночь, полмира –
Но жизнь свою не отдал никому;
Кто вечно запивал губами - губы,
Вино – вином, до нового пути…
Он избежал Проклятья Однолюба –
Будь счастлив, кто его не ощутил.
Будь счастлив. Как судьба ни истрепала
И душу, и черты его лица –
Он знал лишь пену с этого бокала,
И проклят тот, кто выпил до конца.
И проклят тот, на чьем тщедушном теле
Зюйд-Вест не положил свои кресты;
Кто по ночам на собственной постели
Познал жаровни всех земных пустынь;
Кто не постиг науку странствий дальних,
Пространствовав в аду своей души…
Будь проклят осужденный на страданья.
Он жил. Он ничего не совершил.
Блажен, кто будет хвастаться, что пожил,
Покинув наши бренные места!
А сердце что? – Шагреневая кожа.
И той осталось ровно на пятак.
2001
***
Земное плаванье – пробоины без днищ,
Плюс убеждение, что не тонувший – не жил.
Бог, покидающий любого, кто не нищ,
А впрочем, нищих покидающий не реже;
Зевок толпы, не ожидающей мессий,
Да почитателей внезапные отливы;
Бог, отвергающий любого, кто не сир,
И так карающий попытки быть счастливым,
На всех земных, на всех заманчивых стезях
Располагая непонятные трясины,
Что даже жаловаться попросту нельзя,
Поскольку слушатель сочувствовать не в силах.
И так далек ближайший друг или сосед,
Как два отшельника по берегам расселин;
И нет страшней, чем искушенье быть как все;
И нет сильней, чем искушенье быть со всеми;
И в те часы, когда дозволено ласкать,
Хоть на мгновение забыв, что происходит, -
Вновь подступающая тошная тоска:
Тоска по равенству во всей его свободе.
И как ни ласкова мирская карусель,
И как ни дороги единственные лица,
У горбуна и великана в жизни сей
Одна мечта – хоть на секунду распрямиться!
Но в самый миг, когда почти уже, вот-вот
Все расстоянья сокращаются до щели,
Бог перекроет звуковой воздуховод,
Грозя оставить без надежд на возвращенье.
Увы, не слишком ли высокая цена
За дом с картинами и шницеля по-венски?
И вместо равенства опять дается нам
Неоспоримое, постылое главенство.
2004
***
Когда в груди дыханье стынет
От подступающих теней,
Глас вопиющего в пустыне
Звучит иначе – и сильней.
А мне - от пушечного жерла
До гильотины в смертный час –
Один ответ – пренебреженье,
За неимением меча.
На все, чей образ так веществен,
Вплоть до подробностей и дат:
Народ, кичащийся бесчестьем,
Страна, лишенная стыда,
И пустота плебейской спеси,
Как распустившийся кочан,
И все пятнающая плесень,
С таким, до крика по ночам,
Знакомым цветом (запах дыма,
Берлин, тридцатые года…)
На все, на все, до лиц любимых,
Вновь искаженных, как тогда,
Как будто теми же путями
Все туже стягивая сеть, -
Звериной маской общей тяги:
Не рассуждать и быть как все.
Все легионы адских армий
В рубцах немыслимых боев,
И все бесстыдство жизни тварной,
И вся навязчивость ее, -
На все, чего не замечая,
Уже не в силах отрицать,
Могу ответить лишь молчаньем
И отведением лица.
Одной в покорствующем мире
Даны из всех Твоих даров
Не трубный глас Иеремии,
А только взгляд и поворот.
Вдвойне беспомощное вето,
Старо, как пудреный парик…
Немой протест Антуанетты
На появленье Дюбарри.
2004
***
И вот сегодня я, предпоследний из людей твоего избрания, стою перед тобой, последним из богов истинных, стою и прощаюсь навсегда.
З. Жаботинский, «Самсон Назорей»
Так изменяют Луне – лунатики;
Так изменяет волнам – Луна…
Локсий! Мой Локсий! Я неверна тебе;
Пусть – на секундочку неверна…
Всею спиной ожидая выстрела,
Чувствуя твой золотой прищур,
Локсий! Единственный и двусмысленный!
В каждой измене – тебя ищу.
Тема и песня весьма не новая!
Или не веришь мне, что могу
Отсвет улыбки твоей сцеловывать
С чьих-то почти незнакомых губ?
Все отрезвляющие утра мои
Знаешь, и знаешь, что сталь крепка:
Пусть и скудельный сосуд – но храмовый!
Твой – до последнего черепка!
За однодневных не упрекай меня:
Все мы – трепещущие листы.
Их – поцелуи, но чье – дыхание?
Локсий! Быть может, подскажешь ты –
Ты, упоенный моими бреднями,
Ты, мне выламывающий хребет…
Локсий! Возможно, что я – последняя,
Т а к изменяющая тебе:
Цельному, с песней, устами, листьями
На потаенных твоих стезях…
Та, для кого ты – живой и истинный:
Мраморному – изменить нельзя.
Мрамор и бронза – пустые почести;
Идол без жертвенника – нелеп.
Локсий! Возможно, что мною кончится
Все твое странствие на Земле –
Бремя тоски, что тебе единому
Было под силу в моем миру…
Кто позовет тебя: «Господине мой!» -
Локсий, как только и я умру?
Кто твое имя в невнятном говоре
Станет ласкать на своих устах?
Кто на ладонь тебе сложит голову,
Локсий, как только отдышит та,
Та, что умеет (рабыней льщусь к тебе!)
Предощущать роковую зыбь;
Та, что плечом твою руку чувствует
И позвоночным столбом – призыв;
Та, в ком от эха до эха спишь еще
Кроме алтарной твоей плиты;
Та, для кого ты – живой и дышащий,
А не классический, как латынь!
Та, что ковром тебе ляжет под ноги,
Та, что в разлуке черней вдовы…
Та, без кого ты – король без подданных
И полководец без рядовых.
И у бессмертных свое везение,
Свой подступающий неолит:
Лучше руинами, чем музеями
Быть бы святилищам без молитв!
Лучше разбитыми, чем распитыми –
Чашам, где плавилась кровь небес…
Локсий! Твоя последняя пифия
Плачет и молится о тебе.
2005
Кошка
Деловитые, как на экзамене,
Обернувшись в профиль к телевизору,
Восседаем в кресле. Делом заняты:
Хвост вылизываем.
Атавизм от существа пещерного
В мире городской бетонной нечисти.
Как там в Библии про сеть прельщения
Человеческого?
Семь тысячелетий, точно мячики,
Канули в неведомые низменности.
Мы с тобой у очага дымящегося…
Ты вылизываешься.
Время растянулось, как резиновое,
Мы с тобой в лесу на мягком дягиле…
Почему же так гипнотизирует?
Так затягивает?
Предки-обезьяны мирно спят еще,
Свет огня не потревожил детства их…
(Ты теперь вылизываешь пяточку;
Вещь ответственная.)
Древняя, как все непредуказанное,
Бесполезная, как все божественное,
Кошка! Беспричинная привязанность
Вечной женственности.
Лакомый кусок мясца оленьего,
Место у огня в ближайшей близости
За одно лишь чувство умиления:
Ты вылизываешься…
Тянет бархатистые конечности,
Щуря на огонь зрачки топазовые
Первое в сознанье человечества
Торжество эстетики над разумом.
И пока вокруг столетья буйствуют,
Грохоча бессмысленными вызовами,
Сотни тысяч лет уже любуюсь, как
Ты вылизываешься.
2007
Возраст
Атрофия желаний. Синдром остановки роста.
Рецидивы сварливости, яростные, как Гера.
Ничему этот возраст не учит – разве бороться
С ненормированными приливами эстрагена.
Поджимаются губы. Виски упорно редеют.
Что не прошлого века – уже в другом государстве.
Но уже не желается – ни за какие деньги! –
Уступить, отоварить последнее, сдаться, сдаться…
Тяжелее шагается – да; но дышится выше
Без привычного шлейфа в толпе, где мужские лица.
Красота – краткосрочный талон. Срок действия вышел.
Первородство, уже неподвластное чечевице.
И плевать на первые боли: каменной шее
Придается незыблемость. Хватит стеблей цветочных.
Может быть, полчетвертого – возраст без искушений,
Но уж то, что терять ему нечего – это точно.
Все проклятое время! И в нас, как в горных породах,
Наносные слои подгребает под водомет свой.
Юный пыл иссякает – а с ним и юная робость;
Остается… Эх, знать бы заране, что остается.
Угасают мечты. В тридцать пять уже не стремятся
К неизвестной судьбе – результаты спят на диване.
Юный жар остывает – а с ним и юная мягкость;
Мы уже не меняемся – просто затвердеваем.
Без кокетства, без вечного страха, что забракуют,
Мы впервые способны одни оставаться в поле.
Бог отлил меня в форму – пока не знаю, в какую,
Ибо, в сущности, что, кроме смерти, ее расколет?
И в мозгу, осознав эту истину прописную,
Кровь замедлила ток, и сердце больше не ноет…
Соки жизни еще не иссякли – просто уснули,
Словно в кокон, укрытые первою сединою.
Красота приувяла, отвага поизносилась
(Жанне д`Арк – восемнадцать, и спорить с этим не стоит),
Но еще под порошею тлеют такие силы,
Как под слоем земли; как под вечною мерзлотою;
От которых пасуют твердыни, знамена вянут,
Позабыты законы, не слыхано о запрете!
Весь Париж содрогнулся от грохота деревянных
Башмаков – как потом не дрожал в девяносто третьем –
Это вышло на улицы грозное и лихое –
И не верьте, что время заставило заржаветь их!
Жанне д`Арк – восемнадцать, да; но уж в Версальском походе
Шла, гремя башмачищами, сила сорокалетних!
2005
Десятая казнь
- Не хватит всех моих молитв –
Спасти мое дитя.
Я дочь египетской земли,
Я семя египтян.
Мой дом бесплотен и убог
И бедностью клеймен.
В моей каморке нет рабов
Ни из каких племен.
Так отчего к Тебе на суд,
Оглохшая от войн,
Я тело первенца несу
По взрытой мостовой?
За что судил мне этот час
Блуждать среди могил?
- За то, что ты могла молчать,
Покуда бьют других.
Покуда гнев мой не достиг
Порога и ворот,
Ты не сказала: «Отпусти
Домой чужой народ!»
Покуда твой злосчастный дом
Еще щадила смерть,
Чужою тронута бедой,
Хоть раз на возглас: «Бей жидов!»
Ты крикнула: «Не сметь!»?
О, как я ждал среди скорбей,
Чтоб ты в подобный час
Хоть раз, без выгоды себе,
В ответ на чей-то выкрик: «Бей!»
Воскликнула: «Молчать!»
Хоть раз за столько тысяч лет –
Не отводи лица! –
Ты запретила злобе тлеть?
Ты не пустила сына вслед
Ушедшим беглецам?
Те сыновья, что Я дарю…
Ты зренья лишена?
Ты отдала его царю
В наемники, жена!
От сотворения времен
Покорные, как скот…
Да что бы сделал фараон,
Когда б не ты, когда б не он,
Когда б не сотни сот!
Хоть раз ты отказала лжи
В правах на власть и трон?
Будь мусульманин или жид,
Пусть убивают – но чужих!
Лишь твоего не тронь!
Есть племена, чей грех велик,
Чьи слезы мне претят.
Ты дочь египетской земли,
Ты семя египтян.
Ну так не ставь же мне в вину,
О милости моля,
Ни морг в Ростове-на-Дону,
Ни сотни сгинувших в плену,
Ни мертвые поля.
Не Я подвел вас к десяти
Погибельным ночам;
Не Я на стенах начертил
Эмблему палача;
И вот сегодня срок истек,
Исписаны листы! –
И я сказала: «Ты жесток».
И Он спросил: «А ты?»
2005
Мой капитан
Менделевичу
Куда собрался, капитан,
Куда ты, брат, собрался?
Ю. Ким
Наша везде пропадала. Но где бы она не пропала бы,
Как бы безумный ветер жизни нас не крутил,
Дай нам Господь капитанов, что не покинут палубу
И не позволят сбить себя с истинного пути!
Тот, кто всегда один – но за каждого против тысячи,
Выброшенного на палубу волей житейских вод;
Кто бы не звал такого на помощь – помощь отыщется,
Хоть все Армады мира будут против него!
Тот, к кому приползаешь разбитый, усталый, раненый,
Чтобы опять, воскреснув, плыть навстречу заре;
Тот, кто – лишь попроси – назовет тебе звезды на небе
И расскажет предания ста двадцати морей.
И для любых свершений в сердце достанет дерзости,
И, как скала, - справедливость среди кипения вод…
Может, на трех китах, действительно, мир и держится;
Ну, если так, выходит – мы видели одного.
Наша везде пропадала. И где бы она ни пропала бы,
В старой знакомой луже или в краях чужих,
Дай нам Господь капитанов, что не покинут палубу,
И… сохрани нас Бог однажды их пережить.
Так вот оно бывает. Шторм снастей не выламывал,
Ветер из парусины мокрых не рвал полос…
Сердце – то, что вмещало всех утопавших на море,
Что, по словам врача, на кусочки разорвалось.
Но направляя судно в житейскую несусветицу,
Правя к пиратским отмелям или к иным местам,
Я почему-то знаю, что мы когда-нибудь встретимся.
Ваш караван в дороге. Ждите, мой Капитан!
2007
АПОКРИФЫ
Виса для Эллисив
…А дева русская Гаральда презирает.
К. Батюшков
Грома клокотали, как битвенный лязг,
И волны из туч языками лакали,
Когда мы летели на старом драккаре,
Как сельди в бочонке, в морях просолясь.
Наш конь до Вальгаллы едва не долез,
Вздымаясь над пенным кипением кружев!
…И все-таки Герд золотых колец
Делает вид, что я ей не нужен.
Все небо клубилось, как жертвенный дым,
И Норны свой клич над холмами катили,
Когда мы со стаей моих побратимов
Тараном врубались во вражьи ряды,
И вражеских копий сверкающий лес
Пускали на ветер, как пригоршню стружек…
…И все-таки Герд золотых колец
Делает вид, что я ей не нужен.
Я брал города над уступами скал
И земли, которым не знаю названья;
Я шел и холмами горящих развалин,
И льдами морей, и морями песка.
Ни злата, ни крови не мерил на вес,
Огнями испытан и выдублен стужей…
… Но делает вид, что я ей не нужен,
Русская Герд золотых колец.
Волнами взлелеян и бурей рожден
Для ратного братства, для грозного боя.
Лишь звезды водили меня за собою,
Лишь ветер бывал надо мною вождем.
И ворон, Вальгаллы бессмертный жилец,
Моею судьбою не правит, а служит…
…И все-таки Герд золотых колец
Делает вид, что я ей не нужен.
Не долгая жизнь, а соленый прибой
Мне в бороду вплел серебристые нити –
Я вождь, я бродяга, я скальд, я воитель –
Таким я рожден и стою пред тобой.
И в дар я принес не бесплодную лесть,
А все, что в бою добывают оружьем!
…И все-таки Герд золотых колец
Делает вид, что я ей не нужен.
Затем ли дошел я до края земель?
Весь мир перевернут. Весь путь перечеркнут.
Терплю пораженье от вздорной девчонки,
Не знающей, что у нее на уме!
Так да или нет? Говори наконец!
А сердце все шире, а горло все уже…
…Но делает вид, что я ей не нужен,
Русская Герд золотых колец.
2007
Рахиль
Оскорбленный Иаков на тестя орал: «На кой мне
Твои боги? Их сделал горшечник! Они из глины!»
А Рахиль улыбалась насмешливо и спокойно,
Восседая царицей на ложе своем невинном.
С затаенной отвагой гордилась каждым мгновеньем,
Упивалась сознаньем, что так провела обоих…
А Лаван в исступленье на зятя ревел: «Не верю!»
И раздор о покраже катился к спорам о Боге.
А Рахиль не вставала, Рахиль спокойно сидела
И блестела насмешка в глазах, подведенных синим…
Ибо в доводы мести мужей посвящать – не дело,
А отцы в справедливости смыслят, как в апельсине.
Ибо час ее мести был свеж, как благостный ливень,
И опасность была ей легка, и обман несложен…
Ибо прежде отец не спросил ни ее, ни Лию,
Жениху подменяя награду на брачном ложе.
Но и Лии она, свою тайну оберегая,
Не сказала ни слова, прокрадываясь в молельню.
Ничего не поправишь – отец их сделал врагами
На беду сыновьям, на проклятье ста поколений.
Проживем без наперсников! Темень – хоть искупайся;
Может статься, сообщник бы струсил на полдороге…
У нее у одной не дрожали смуглые пальцы,
У нее у одной не скользили легкие ноги,
Для нее для единственной – нет незнакомой щели
В потаенном подвале среди кладовых и житниц…
Это час ее славы, дорога женского мщенья,
И она не отступится. Так что лучше держитесь,
Господин и отец мой, супруг мой и повелитель!
Поругаетесь вволю – вам есть о чем побалакать!
А Рахиль не промолвит ни слова – хоть заколите –
В час, когда Вафуилов сын пойдет по палаткам.
Полетят и посуда, и тряпки – будет красиво!
И наполнится воздух бурленьем брани и плевел…
А Рахиль не привстанет – едва ли сдвинете силой! –
На себя горделиво приняв свое преступленье.
Потому что наш жребий суров, а жены терпимы,
И кротки, и покорны мужьям, отцам и закону…
Но почти что у каждой отцовские терафимы
Греют душу и плоть под верблюжьей старой попоной.
2007
Медея
1
Время, что в скитаньях неслось потоками,
Засочилось каплями в этот час.
(У Медеи пальцы такие тонкие,
Кажется, дотронься – и зазвучат…)
Словно кладенец, облеченный ножнами,
Молчалив и скрытен отец-старик.
(У Медеи волосы так уложены –
Раковина в море не повторит…)
Если через год отвечать потребуют,
С нетерпеньем в сердце, с огнем в крови:
Были вы в гостях у Ээта? – Не были, -
Скажешь ты, душою не покривив.
Не носил вас по морю ветер-труженик,
Белый вал не взметывал на лету…
(У Медеи пальцы – как будто кружево
В воздухе безмолвствующем плетут.)
Что руно – овечье ли, золотое ли –
Перед сетью воронова крыла?
Это значит, жизнь ничего не стоила,
Или даже попросту не была.
Так по приключениям и пропала бы,
Ничего на память не улучив…
У Медеи профиль такой опаловый,
Что насквозь просвечивают лучи.
И стоят с тобою толпой апостолов
Первые бродяги твоих земель –
Все-то им не по сердцу, все не попросту,
Даже подступиться поди сумей.
Кто ты перед нею? Дикарь без племени,
Даже слов не имущий – объяснить…
И стоишь, как каменный, как приклеенный
Пред стеной молчания – и ресниц.
Словно наклонясь над своими зельями,
Призраком колышется и течет
Красота невнятная, чужеземная,
Странно раздражающая зрачок.
Море между вас – или просто тридевять
Поколений крови, как соль, густых? –
Как же ты готов уже ненавидеть их,
Эти искусительные персты…
2
Хуже поединка, страшней экзамена,
Вчуже не представить твое смятение:
«Увези меня, чужеземец, за море», -
Из надменных уст – как веслом по темени.
Поглядеть на собственный ворот латаный
Или на затейливые виски ее…
Уж не издевается ли, проклятая?
Только что ведь глаз на тебя не вскинула!
И какой ты ей, недотроге, суженый,
Чтоб тебя допрашивать: «Украдешь меня?»
Ай, не по карману тебе жемчужина!
Быть того не может, чтоб так задешево.
И перед дружиной в холстах некрашеных,
Перед далью пройденной, кровью пролитой:
«А не побоишься ли?» - смеет спрашивать;
Это у Ясона-то, у героя-то!
А она, зрачком чародейным, дышащим
На единый миг опалив лицо тебе:
Удержать кормило, мол, - полбеды еще;
Слово удержать – потруднее всотеро!
А она, ресницы длиннее невода
Пологом склонив над очами-чашами:
Мол, мечом владеть – не большая невидаль;
Властвовать собою – судьба редчайшая!
Тысячи ли царств – или горы вешние
Между небесами ее – и вашими?
Да какое право у этой бешеной
Спрашивать такое… Такое спрашивать…
Да бери в свидетели хоть Ахайю всю –
Ни один не скажет, что славой сыты вы!
Ладно, увезешь. Пусть потом не кается.
Будет знать, надменная, как испытывать.
Годы миновали, как ночи зимние,
А перед глазами стоят глаза ее.
До сих пор мерещится: «Увези меня.
Увези меня, чужеземец, за море…»
2006
Книга Царств
1
Не загадывай на сто лет:
Я – колена Вениаминова.
Та стрела, что меня не минула,
Зелена еще на стволе.
Та лесина еще пряма,
Но прямее нее – спина моя.
Голова, надо всеми – на голову,
Все притягивает грома.
Все притягивает грехи,
Все проклятия переманивает…
Ах, красавица и карманница,
Прародительница Рахиль,
Жизнь отдавшая на траве
Близ подножия каменистого, -
Как же сердце твое неистовое
Закипает у сыновей!
Наших жил огневой налив –
Виноград, на корню отравленный;
И не дело потомству праведных –
К сыну смерти благоволить.
Так не жди ж у моей двери –
Не подвертывайся беде моей!
Говорят, чем прямее дерево,
Тем отчаяннее горит.
Ни игрой, ни делами рук
Ты у рока меня не выманил:
Для колена Вениаминова
Не бывает не на миру
Смерти. Вскормленники меча,
В разный срок умрем одинаково –
После-смертная месть Иакова
За праматери смертный час.
Но надменнейшие из Тех
Приподнимут верхи у двери нам
За святое высокомерие
Наших помыслов и страстей,
И за то, что не было жаль
Для других ни вина, ни крови нам;
И за то, что домов не строили –
По завалинкам возлежать;
И за то, что бремени царств
Не сдержали – да не осудят же!
И за то, что не знали удержу
Наши бешеные сердца.
И за то, что звенит в ушах
Вековое и нерушимое:
«Паче трона, паче души моей…»
(Что мне трон и что мне душа?)…
Не лови же мои слова,
Не смотри на меня в безмолвии:
Я же знаю – притянет молнию
Вознесенная голова.
Та стрела не оперена,
То копье еще зреет в ясене,
Но колками перепоясана
Перетянутая струна;
Не обучены убивать,
Дремлют будущие враги мои, -
Но уже прозвенела гибелью
Струн безумная тетива.
Не напраслину и не ложь
Патриарх напророчил, вдовствуя:
Мы в любви выгораем до смерти –
Даже пепла не соберешь!
Не заглядывайся на дно –
Все равно голова закружится.
Ради страсти такого дружества
Не достанет тебе одной
Жизни. Выточена игла,
И лица не закроешь латами…
Чтобы ввек она не нашла тебя,
Чтоб во сне не подстерегла,
Чтоб не тронул твоей груди
Час колена Вениаминова –
Не ходи за мной. Не зови меня.
Не ходи за мной. Не ходи…
2
Раз-делили
Боги лихие:
Ты – от Лии,
Я – от Рахили.
На две доли,
Так – полосой:
Век твой долгий,
Мой – с волосок.
Две отравы
В темных глубинах:
Ты – от правой,
Я – от любимой.
На две части
Сердце разняв:
Ты – для счастья,
Я – для огня.
Срок считаться
Есть на базаре:
Ты – для царства,
Я – для сказанья;
Но приют мне –
Мир по края:
Ты здесь – лютня,
Музыка – я.
2003
ПОЭМЫ
М Е Л Х О Л А
Горы Гелвуйские! Да не падет ни роса, ни дождь на вас, да не будет на вас полей с плодами, ибо тут повержен щит сильных, щит Саула…
1 (Сестра)
- Для кого венки сплетала,
Дева с черной челкой?
- Для главы Ионатана,
Светлогривой, шелковой.
- Для кого на стан квадратный
Натянула нити?
- Для возлюбленного брата,
Смелого воителя.
- Отчего ж лицо в жасмины
Прячешь, отвечая?
- Отойди отсюда с миром,
Что тебе печаль моя?
________
Что за рать в дали высокохолмной?
Чья рука все окна распахнула?
И в очах двоится у Мелхолы,
Темнобровой дочери Саула.
Там, клубы с дороги поднимая,
Во главе усталых ополчений
Две звезды восходят над холмами
В час вечерний.
Светлая – как сон невозвратимый,
Темная – как пламя и как ветер…
Кто из вас прекрасней, побратимы,
Кто ответит?
Сладкие, как мед, на поле мирном,
Грозные, как пламя, в бранном деле:
Сын царя, краса Вениамина,
И пастух, надежда Иудеи.
И ничто еще не совершилось,
Вечность бестелесна и бескостна…
Две звезды – удача и решимость –
Об руку спускаются с откоса.
И ничто уже неодолимо,
Словно гаснет краткий сон походный…
Две души спускаются в долину,
Замирает сердце у Мелхолы.
__________
Ах, понапрасну глаза твои – голуби –
Нежат меня: не горюй! Не горюй!
Брат мой… Ты выше на целую голову,
Чем – ты же знаешь, о ком говорю.
Ах, понапрасну рука твоя – воина
Длань – отирает девичью слезу…
Ты не поможешь! Струною раздвоено
Сердце на бездны вверху и внизу.
Как я люблю твою львиную гривищу,
Кудри твои – золотистого льна…
Если же снятся мне – ах, не смотри еще
Ты с укоризной – моя ли вина,
Что мне приносит на волнах видения,
Волнах агатовой тьмы смоляной…
Брат мой! Виденья – владения девичьи,
Не существующие под луной!
Нежно – нежнее любой соночлежницы –
В очи целую. Тебе не понять,
Брат мой, какое безумие нежности
Обуревает сегодня меня.
Как оно сладко и как тяжело оно –
Счастье, губами считая стежки,
С братней груди потихоньку сцеловывать
Прикосновение смуглой щеки!
Ах, не брани и не смейся, что кружится
Все – в голове и в запавших глазах…
Брат, одолжи мне немножечко мужества
Ради того, что придется сказать.
Ради того, чтобы кровью хлеставшая
Речь – замерла в виноградной листве…
В жены отец отдает ему старшую –
Я опоздала явиться на свет.
Если бы мне с ним вовеки не видеться,
Я бы не знала, как кровь солона!
Брат мой! Безумие нашей провинности
Крепче родства опоясало нас.
Оба мы знаем про царскую ласковость,
Оба мы жертвы отравленных стрел…
Брат! Я же знаю – Мерова предаст его.
Брат, помоги одержимой сестре!
__________
Не вспоминай этот час, что тебе дарован
Между заходом звезды и ее восходом:
Два драгоценные камня – глаза Меровы;
Два затуманенных утра – глаза Мелхолы.
Не расплескай этой чаши. Тебе впервые
Боязно пить – и стоишь, угадать не смея:
Царь и соперник высок и жестоковыен,
Милость его сокрушительна, как затменье…
В этот ли день, или в час рождества второго
В сердце впились аметисты ее заколок?
Две отшлифованных грани – глаза Меровы;
Две перепуганных птицы – глаза Мелхолы.
Не принимай этой ласки! Тебе два года
Крови в вино подливал роковой наперсник!
И мимо слуха скользит побратимов голос,
Не заглушая в ушах зазвеневшей песни:
«Сад мой жасминовый полон шмелиным гулом;
Жди, мой возлюбленный! Сокол, к тебе я выйду!»
Ах, не сошла еще в море звезда Саула!
Не занялась на востоке звезда Давида…
_________
В час предгрозовой и нелюдимый
Кто войдет, царя не опасаясь?
Роковым недугом изнуренный,
Царь ничьей не жалует беседы!
Кто шепнул отцу и господину:
«Старшая – красивее красавиц;
Перед разрумяненной зарею
Младшая – что жаворонок серый».
Царские колени! Кто обнять их
Смеет, не изыскивая часа?
Кто не повинуется гордыне
Брови, еле движимой доселе?
«Старший зять – как младшие из братьев.
Разреши мне с ним не разлучаться!
Кто же упрекнет тебя отныне,
Если во дворце его поселишь?»
О Саул мой! Где твоя высокость?
До земли согбен уже и сорван!
Что пробудит голос твой суровый,
Юности призывы заглушая?
Из какого мутного истока
Вырвется под зыбкостью дворцовой:
«Я не обещал ему Меровы.
Пусть за пастуха идет меньшая!»
__________
- Ах, сестра, сестра! Комочек ты мой кровавый,
Исцелят ли твое сердечко мои слова?
Ты сегодня в последний раз меня целовала –
Завтра будешь в губы любимого целовать.
- Брат мой, брат мой, только одна последняя милость –
Пощади молчаньем краткость летней зари…
Оттого, что в груди бы сердце остановилось,
Если б ты еще только слово проговорил.
_________
В пурпуре винном,
В смуглых объятьях,
Слава Давиду,
Царскому зятю!
Радуйся, старость
В стане отцовском! –
Кудри металлом
Блещут на солнце.
Радуйся, младость!
Славой упейся!
Взор его сладок,
Слаще, чем песня.
Сотни попрал он
Смуглой пятою.
Есть ли оправа
Перстня достойней?
В доблести львиной
Перед толпою –
Слава Давиду,
Царской опоре!
Сказано сильным,
Сказано гневным:
Сто филистимлян –
Вено царевны.
Воля отважных
Повсюду настигнет!
Умерло дважды
По сто филистимлян!
Без опасенья
На поле выйду!
Пляской весенней
Славьте Давида!
С веном кровавым,
С чашей медовой,
Честь он и слава
Царскому дому!
________
Было время – день рождался белым,
Ведал на закате, что содеял…
Кто же вздумал царские победы
Уравнять с отрядом иудеян?
Было время – год стремился к лету,
Плуг пахал и женщины рождали…
Кто же ход простого мирозданья
Вдруг перевернул одним куплетом?
По степям, по дальним караулам
Потекло, меж городами тычась:
«Тысячи повержены Саулом;
Победил Давид десятки тысяч».
_____________
И сказал Саул:
- Во сне я смерть мою видел.
Широки у нее глаза и взор ее светел.
Ее кудри темны, как туча; трепал их ветер
По багряной моей хламиде. –
И сказал Саул:
- Я сегодня смерть мою видел.
У него за спиной не дрогнул тяжелый полог…
И сказал Саул: - Как серебряные спирали,
Мои царские кольца легли перед ним на блюде. –
И добавил в молчанье: - А пальцы перебирали
Струны лютни. –
И вздох оборвался у каждой груди.
И сказал:
- Виноградник мой станет пустынным полем,
Я увидел тот ветер, что прах сыновей рассеет!
И сказал:
- Мне не будет мира, доколе
Жив на свете сын Иессея.
И опять за спиною не дрогнул сумрачный полог,
И склонились в глубоком поклоне царские стражи,
И услышали слово: до первой утренней пряжи
Пусть вдовою станет Мелхола!
И клонился к закату, рассеян и безучастен
Краткий день. И уже восходила луна с откоса…
А Мелхола беззвучно зубами впилась в запястья,
А Мелхола рыдающим ртом закусила косы.
____________
Уходи! Кровавой тебе невестой
Дочь царя была на миру.
Если ты уйдешь, я умру, и если
Не уйдешь – я умру.
Уходи! Так души, порвав с телами,
Замирают – словно с чужим!
Уходи. Как стрелу, тебя отсылаю
С тетивы из собственных жил.
Уходи! Так губы хрипят в оскале
До конца, себе вопреки, -
Уходи. Как песок, тебя упускаю
Между пальцев мертвой руки.
Уходи! – Это гром, поразивший с неба,
Это соли моей столбы.
Уходи. Это значит, что ты здесь не был,
Что забыл.
Уходи! – Это пламя в зеленой кроне,
Это рухнувшая скала.
Уходи. Я солгу. Он меня не тронет.
(Я сейчас уже солгала).
Уходи! – Это сердце чугунным билом
Смерть отсчитывает в висках –
Уходи, уходи, уходи, любимый!
Это – скальп
По живому сдирают! О, если б знали
Уходящие в ранний час…
Уходи. Вся вина за твое изгнанье
На покатых моих плечах.
Уходи! – Да ведь это же значит – душу
Взять и выдохнуть из груди!
Это – смерть, понимаешь ли ты? Не слушай!
Уходи!
И воскресли дважды сто филистимлян,
И смотрели, как на ветру
В эту ночь из окна я тебя спустила
По канату собственных рук.
_________
- Как посмела, дитя, против отчей воли?
- Чтобы сметь, надо быть живою.
- Он грозил тебе смертью? - Угроза разве –
Вынуть меч и вонзить под ребра?
Угрожают ли умершим? - В час недобрый
Родилась ты. Кто тебя сглазил?
Как могла ты солгать мне, сосуд скудельный?
Сам не знаю, убить ли, нет ли…
Жилки шеи под пальцами холодеют,
Как серебряные монетки…
___________
- Только шаг между мной и смертью!
Для чего он души моей ищет?
Разорву свое платье, пойду от порога нищим,
Пропитала полынь мои свадебные одежды…
Для чего он меня здесь держит?
Словно вор, я бежал от руки его на рассвете…
Только шаг между мной и смертью!
- Нет, не умрешь ты!
Замела мне пустыня глаза, как сухою крошкой,
Затянула душу трясина…
В сердце – отрава…
Голова разве держит секреты от длани правой?
Разве царь мой, скажи, имеет тайны от сына?
Что ни час моей жизни – то помысел о Давиде…
- Твой отец меня ненавидит!
Что я сделал? Расскажут камни,
Как бежал из окна по узлам разорванной ткани,
Как по улицам ночи размыкал свое бездолье…
Стану ветром, стану водою –
Пусть шакалы и бури мой прах по пустыне вертят…
Только шаг между мной и смертью!
- Жив Господь и жива душа в моем теле! Того не будет.
Разве есть преграда, скажи, меж щитом и грудью?
|
Из за большого объема этот материал размещен на нескольких страницах:
1 2 3 4 5 6 7 8 |
