…Так бродяга-вестовой перед набольшим,
Аквилон перед Эолом ответствовал.
1
То не к свету – тень, то не к меду – воск,
То к ладони – сторонка тыльная.
От младых ногтей до седых волос
Сотрапезники, собутыльники.
Не один вдвоем перейден по дну
По колено вброд океан-море.
Коли чашу пьем, то вдвоем – одну:
Бесшабашную, окаянную!
Коли в бой, так в бой, коли быть беде,
Так спина к спине – горы валятся!
Уж каких с тобой не вершили дел –
Сопредельники, сотоварищи.
Хошь – земную твердь, хошь – морскую синь,
Небеса спроси, гладь ретивую:
Иксионов сын и Эгеев сын –
Всей воды – разлить – не хватило бы!
А каких с тобой добывать невест
Доводилось нам – ровно деревца!
Вот и ты – вдовец; вот и я – вдовец;
Куда сунемся? Куда денемся?
А каких с тобой добывали жен –
Не за золото! Не за камушки!
За тобой должок и за мной должок:
Как рассудимся? Кому скажемся?
От всего «тогда» до всего «теперь»
Не видали родней родства того:
Без тебя – не пить; без тебя – не петь;
Без тебя жену не посватаю!
Не хмельней, чем хмель; не храбрей, чем хват;
Не белей глава головы твоей!
Без меня – не смей; за тобой – хоть в ад;
Без тебя красоты не выкраду!
Коли в жизнь – так в смерть; коли вверх – так вниз;
Не по слепости, не по скупости:
Коли я клянусь, так и ты клянись –
Не отвертимся! Не отступимся!
Не молчи как сон – не затем пришел!
Говори как есть, коли встретились!
Оброни словцо, поделись душой:
Кто на сердце есть? На примете есть?
- Есть…
- Кто такая, что за сахар-миндаль?
Какова она собой? – Не видал.
- Али слухом донесло по верхам?
Что в народе говорят? – Не слыхал.
- Аль глаза уже не те, что всегда?
- Говорю тебе, совсем не видал!
- Али чара на подставке суха?
- Говорю тебе, досель не слыхал!
Знаю только, что собой – как заря;
Знаю только, что одна – на земле:
Дочь меньшая Тиндарея-царя
От рождения пятнадцати лет…
- Занесло тебя в неближнюю даль!
- К делу ближе: не предашь? – Не предам.
2
Дрогнули по самые коренья
У ворот деревья в три обхвата:
Ко двору спартанца Тиндарея
Прибыли невиданные сваты.
Не послы с поклоном господину,
Не купцы, не прочие - иные:
Первый по Геракле и единый
Меж мужами Греции доныне,
Слава за спиною вместо свиты,
Вместо ожерелий – боевые
Шрамы под плащом, в котором с Крита
Пленницу прославленную вывез;
Об руку с легендой-побратимом –
Три войны за грозными плечами!
Даже в седине неукротимый,
Собственной осанкою венчанный,
Поступью такой, что не приснится
Богу, что с годами не стареет –
Царь Афин спустился с колесницы
У ворот спартанца Тиндарея.
У крыльца соснами встали:
Ветром – в зной! Камнем – с небес!
«С миром, царь! Здравствуй, спартанец!
Не с войной – с делом к тебе.
Благ твой край! Красен твой город!
Буди здрав! Славою сыт!
Не играть – с делом торговым;
Не продать – сами купцы.
Не отдашь ли, твоя милость благочинная,
Дочку младшую – в царицы над Афинами?
Не отдашь ли во невесты, власть бездонная,
Дочь Зевесову – да сыну Посейдонову?»
Словно солнце потемнело на дворе,
Словно кладь потяжелела на плечах:
Чешет бороду седую Тиндарей,
Не торопится посланцу отвечать.
А заговоривши, с отдаленья
Начал, как круги над полем боя:
« - Нет еще пятнадцати Елене…»
« - Леде было меньше, как с тобою
Сочеталась». « - В те года усы мне
Подстригать едва ли доводилось…
Думал я сперва, что ты за сына
Сватаешь ее». « - Не все едино
У отца и сына. Честь и место
Отстоял мечом ему и грудью.
Будет время – сам себе добудет
Демофонт и славу, и невесту.
За любовь отплачивая жизнью
Собственной, не станет торговаться,
Как и я». « - Тебе давно не двадцать,
Сын Эгея!»
- Тяжкий, недвижимый
Взор, как вал, нависший над бортами,
Припечатал к месту Тиндарея.
« - Сыновья твои меня старее.
Или оскорбить меня, спартанец,
Думаешь? Рука еще не дрогнет
Разом расколоть на половины
Камень, что за изгородью львиной
У тебя покоится на стогнах.
Драться – молод! С чудищами биться,
Города отстаивая – молод!
Отчего слова мои – в крамолу,
Самого меня – в женоубийцы,
Царь, возводишь? Сердцем, а не кожей
Любят, и душой берут твердыни!
Чем же я виновен, что моложе
Сердце, чем виски мои седые?»
Словно туча зашумела на горе,
Словно в море заскрипели якоря –
Чешет бороду седую Тиндарей,
Не торопится с ответом для царя…
« - Где ключи? Ведомы ль козни
Тех, кто чтим нами в путях?
Не кичись юностью поздней,
Царь Афин, Этры дитя!
Кто, как Те, в ярости щедры?
Чья спина страху чужда?
Не хотел царственной Федры
Вспоминать – не вынуждай…
Лишь Они, вечно живые,
В нас вольны – но не цари…
Не склонив собственной выи,
Всей страны не разори!
Из-за гор – не за царевной!
Не того жаждет душа!
Меж богов – гневных и древних –
Своего – не искушай!
От младых лет быкоборцем
Слыть привык – зависть другим…
Не страды – бога побойся!
Не молвы – мести богинь!
Сев и скот ширя и множа,
Заскучал в мирной сени?
Федрин пот жжет твое ложе,
О причал цепью звенит!
В светлом дне этого ждем ли,
Для детей счастья ища?
Страшен гнев Пеннорожденной!
Долу – тень. Поздно. Прощай!»
Глянув исподлобья, чуть по-волчьи,
Оба встали, грозные, и молча
Вышли, поклонившись на пороге.
Что к лицу сопливому герою –
Гнева не сдержать под кровлей дома –
То невместно сыну Посейдона.
Лопни сталь, держащая в обхвате, -
Был бы дом по камешку раскидан!
Но за хлеб угрозами не платят
Старые соратники Алкида.
Вышли – и окончена бы повесть;
Но у входа в женские покои
Из глубин дворца неразличимых
Брызнуло, как солнце из пучины,
Молодостью, смехом, нетерпеньем –
И, оборотившись на ступенях,
Позабыв закон гостеприимства,
В тот же миг столбом остановился
Сын морской пучины потаенной:
Из полуоткрытого проема
Словно пламень вырвался и замер…
И почти в упор – глаза с глазами –
Ярче полыхая, чем Везувий,
Глянуло в лицо твое безумье,
Рыжее, в простом беленом платье.
Что же ты? Дыхание утратил?
Кровь остановилась и подавно?
Только два коротеньких удара,
Внятные, как нож или цикута:
Вот оно. Ни с чем не перепутать.
Краше Ариадны? Краше первой,
Той, непозабытой? Краше Федры,
Ранившей так глубоко и ало…
И, не признававшей покрывала
На кудрях, сиянием залитых,
Краше Ипполиты? –
Через плиты
Всех могил, не могущих открыться, -
И не пятьдесят уже, а тридцать, -
Через годы, через неудачи,
Вспять, назад, каскадом, смехом, плачем –
В юность! В заревую, голубую
Даль! В неразразившуюся бурю,
Вспять! Со скакунами не угнаться!
И уже не тридцать, а семнадцать –
Тридцать три осыпались, как глина!
И уже горою с плеч орлиных –
Битвы, шрамы, слава, други, жены!
Пеленою с глаз завороженных –
Думы, страсти, прожитая горечь!
Будто до сих пор еще ногою
Не коснулся критского причала!
Будто ни одна не повстречалась
По пути в безлюдной Арголиде!
Словно ты и женщины не видел
До сих пор! Дохнуло… Опалило…
Бел, как мел, белее, чем белила:
В первом громовом сердечном бое –
Молодость твоя перед тобою!
…И в таком благоговенье замер
В этот миг круженья пред глазами,
В этот миг зыбленья под пятою,
Что не посмотрел на Пейритоя.
А взглянуть бы стоило! Такая
Меж позеленевшими зрачками
Промелькнула разом и угасла
Искра… Не умея испугаться,
Все-таки сумел бы остеречься!
Зависти незримое наречье,
Жала смертоносное двурушье:
Клятва-то не шутка – не нарушишь;
Не в горниле медь ее окрепла!
Так ли уж собой великолепна
Показалась – паче описаний! –
Чудо с золотыми волосами,
Клад, ненареченная невеста…
Или – меж бровями без провеса
Угадал божественности росчерк?
Или – юность? Говоря короче,
За мгновенье высчитал и вычел:
Снова обошел его величьем
Помысла – не в первый, а в который
Раз уже – дитя владыки шторма,
Побратим, неистовый трезенец…
Каково до старости Тезею
Уступать в дерзанье, в безрассудстве,
В юности? Неужто затрясутся
Руки у лапифского владыки?
И, на друга скашивая диким
Зраком, исподлобья, словно внове,
Глядя: «Погоди! Черед за мною».
Только миг – меняющийся, краткий
Миг – и снова занавеса складки
Меж тобой и солнечным виденьем…
И, почти ослепнув, на пределе
Сна, отяжелевшими ногами
Словно в пустоте передвигая
По пыли податливее шелка, -
Сам уже не помнишь, как взошел ты –
Всплыл – на колесничное подножье.
И, уже поводьями тревожа
Шеи четверни неукрощенной,
Все-таки не выдержал еще раз:
Обернулся…
3
Своим – веселиться,
А чужой – не шастай!
Два сына у царицы:
Полидевк и Кастор.
Вся рать кое время
Отгадать не может,
Какой – Тиндареев,
А который – божий!
На две половины
Поделили землю!
Два льва в Спарте львиной
И во сне не дремлют:
Хоть стар, хоть ребенок,
Хоть красная девка…
Два ока над кордоном:
Кастор с Полидевком.
Пройти не мастырься,
Ни младой, ни старый!
Вон – свист богатырский,
Ночная застава!
Дыши полегоньку,
Кабы не попасться!
Хра-пят вперегонку
Полидевк и Кастор!
Над всею долиной –
Время-то не детское –
Ни звука, помимо
Храпа молодецкого…
…Дрожи, ретивое,
Под стеной грунтовой:
Эх, не было вора
Против Пейритоя!
Купи, тороватый,
Бессонного зелья:
Эх, не было хвата
Супротив Тезея!
Эх, не было страха,
Ан взяло за жабры:
Ни пес бы не ахнул,
Гнедой не заржал бы!
- Ползком за любовью,
Старая подагра!
- Где наша с тобою
Да не пропадала!
- На кой ты ей нужен,
Нечистая сила!
- Где нас с тобой, друже,
Да не заносило!
И свет нам не белый,
Коли не ворованный!
Не выгорит дело –
Пировать с воронами!
Судьбу не поборем –
Так хоть побороться!
Не выйдет с любовью –
Лбом да об воротца!
Бог душу не примет
Без такой истории!
Ничком на перине
Помирать не стоило б!
Душе не препятствуй –
Гуляем по-старому!
- Кончай, брат, трепаться,
Лезь, плечо подставлено…
Может быть, такой же лунной
Ночью – пенные буруны
Гнали критскую галеру…
Может быть, такой же мерной
Дробью – отбивало сердце
В лабиринте… В два присеста
Одолел двойную стену.
Может быть, еще густее,
Чем в жилище полузверя,
Темнота за этой дверью,
Низкой дверью гинекея…
Словно тень, из кельи в келью,
Без ключей и петель ржавых –
Через комнаты служанок.
По стене скользя ладонью –
В ту, единственную в доме,
В темноте, как в теплой тине, -
В ту, где теплится светильник,
Словно ждущая невеста…
И, раздвинувши завесу
Финикийской пышной ткани,
Так с воздетыми руками
И застыл в дверном проеме:
Ко всему готов был, кроме
Этого – без всякой речи,
В тишине тебе навстречу
Смело поднятого взора…
И, как тишь перед грозою,
Обволакивая нервы,
Ночь цикадами звенела.
Ахнуть – и мороз пошел по коже,
И, в тени нахлынувшего вала –
Голос: «Где ты раньше был, прохожий?
Или я тебя не узнавала?»
И, оцепенелый – неужели? –
Как скала, застыл среди прибоя…
«Ты иной, чем все изображенья.
Ты пришел забрать меня с собою?
У отца в божнице есть резная
Статуэтка – золото и ляпис,
Но она ведь мертвая… А знаешь,
Мне совсем такими представлялись
Эти кудри…» Что тебе ответить?
Сердце – как испуганная птица.
«Я пятнадцать лет живу на свете!
Отчего ты раньше не спустился?
Я, тебя заслышав из-под крова,
Выбегала в дождь, бросая прясло…
Если б знать, что ты такой суровый!
Если б знать, что ты такой прекрасный!
Словно с башни вниз через перила
Смотришь – и в груди немного тесно.
Как прекрасен истинный отец мой,
Мать моя совсем не говорила…
Ты сердит за то, что я не сыном
Родилась? Не уходи, останься!
Для чего ты старому спартанцу
Царское дитя свое подкинул?
Мать моя одна на ложе боли
Верила, что ты меня не бросил…
Я тебя ждала пятнадцать весен!
Ты пришел забрать меня с собою?»
Тишь обрушилась как ветер –
Ты не знаешь, что ответить.
Тьма легла как полушалок –
Ты не в силах сделать шага.
Ночь окутывает душу –
Ты не знаешь, как разрушить
Тишину – и эту ясность
Взора… То, чего боятся
В час, когда с горами вровень,
Боги, жены и герои.
Ни речей, ни мысли – белизна лишь…
Наконец: «Дитя, сама не знаешь,
Что сказала», - в обморочном гуле
Еле-еле вымолвили губы,
Неизвестно как передвигаясь.
«Разве можно смертного с богами
Сравнивать?» - дар речи обретая,
Молвил… Но ни бровью, ни чертами,
Ясная по-прежнему как небо,
Даже и на миг не помутнела,
Видимо, ни слову не поверив…
И, через огромное мгновенье
(Есть такие, равные с годами),
Под ремни надушенных сандалий
Продевая крохотные ноги,
Повторила: «Ты пришел за мною?»
Что ж, пускай разгневаются боги!
«Да, дитя. Конечно, за тобою».
По-кой под горою,
Сонное дыханье…
…Лишь пыль по дороге
Через всю Ахайю!
Река серебрится,
Кукушка тоскует…
Про-спали сестрицу,
Братья Диоскуры!
4
То ли это правда, то ли мнится?
Звездный небосвод. Дорога. Скалы.
Стук копыт по колее кремнистой,
Темная одежда воровская.
Самый сонный час еще не пробил,
Все еще закат светлей востока…
Стук копыт – и тот еще, меж ребер,
Что перекрывает конский топот.
Кудри серебрятся, плащ поношен,
На руках – светлей звезды вечерней –
Рыжая украденная ноша
Прикорнула – золото на черни.
Тряска и усталость не помеха,
Царь афинский! Ехал бы и ехал.
Старый плащ преобразился в крылья,
Задевая встречные деревья…
Сколько переходов – два ли, три ли –
Под копытами коней сгорели?
Есть напев пьянее, чем победа,
Древле, чем скитания по водам:
Нет предела конскому разбегу!
Нет предела сердцу коновода!
Небеса раскинулись, как вечность,
И уже не понимаешь втайне:
Колеи земные или Млечный
Путь твоя четверка заметает?
Из глубин сознанья потаенных
Вырвалось на свет подобно рекам:
Нет предела шири окоема!
Нет предела сердцу человека!
Вот же, на плече дыханьем теплясь,
Дремлет юность: золото на пепле.
Не твоей ли вверенные ласке,
Спят ресниц колеблемые тени?
Что же после этого, да властно
Над тобой? Земное тяготенье?
Нет его! Ни времени, ни рока
Над тобой! И слыхом не слыхали!
Только звезды. Вечность – и дорога.
Вечность – и чуть слышное дыханье.
…Но вздохнула – и конец покою:
«Мы летим, отец? Какие кони…
Всех земных быстрее и темнее,
Как ветра, как воды Танаиса…
Отчего же мы еще не в небе,
Господин мой? Или ты боишься,
Что со мною будет как с Семелой?
Но ведь я твоей крови и стати:
Я всегда, мне кажется, умела,
Просто было некуда летать мне…»
И, безбожно, вкрадчиво, певуче:
«Но теперь ведь ты меня научишь?
Я – твой колос, бурей обойденный;
Я – твой позабытый лебеденок:
Помнишь заводь в теневых полосах?
Я – бессмертной песни отголосок,
Эхо, что в долине заблудилось,
Твоего сиянья луч единый –
О, не отвергай меня жестоко! –
Я глоток из твоего потока.
Легкий вздох груди твоей любимой,
С ветром возвратившийся в ладони;
Странник, за пятнадцать лет чужбины
Так истосковавшийся о доме…
Где твои сверкающие ризы?
Для чего мне это покрывало?…
…Поняла. Нам надо притвориться,
Чтобы Гера не возревновала?
Видишь – я послушнее свирели,
Мягче и безропотнее глины:
Ты пришел учить меня смиренью,
Ты, среди единственных единый?
Ради дочери сошед на землю,
Принял вид и взор царя Тезея?
Видишь – я целую плащ старинный,
Как поцеловала бы оковы.
Знаешь, я люблю тебя такого
В десять тысяч раз неповторимей:
Ты уже не горняя зарница,
Трогаю, гляжу и осязаю…
И – ты знаешь – с этими глазами
Никаким зарницам не сравниться…»
Дайте не очнуться, силы Рока!
« - Спи, дитя. Рассвет еще далеко».
5
Петли медные запели:
«Этра! Мать! Дитя Питфея
И возлюбленная князя
Моря! Дедовские вязи
Расплетай на всех засовах:
У ворот стоит бессонный
Сын твой, горе и гордыня…
Мать! Родные, молодые
Очи подними на сына!
Мать, скорей! Невыносимо
Ждать, когда душа ликует!
Да взгляни же ты, какую
Сын привез тебе невестку…»
И, медлительно и веско,
Двери, дрогнув, заскользили –
И, с главой седою зимней,
Юной поступью весенней
Из дворца ступила в сени,
Еле сдерживая яркость
Взора, та, что не боялась –
Пусть тому уже полвека! –
Страсть земного человека,
Дом, отца и самый воздух
Позабыть в объятьях грозных
Повелителя пучины;
И с крыльца в объятья сына
Бросилась – как в тот глубокий
Час – на грудь морского бога.
Сам Орфей приопустил бы лиру…
Но мужская страсть нетерпелива,
Счастье ничего не различает!
«Мать! Взгляни!» - и гордыми очами
Встретились на рубеже преданий
Старая краса и молодая.
Даже ветры задышали тише…
Кто такое видел? Кто опишет?
Даже тучи бег остановили…
С умудренным взором – взор невинный
Встретились; и царственная роскошь
Юности – с величьем первородства
Встретились на судьбоносной ткани.
Даже боги, затаив дыханье,
С облаками и горами вровень,
Видели, как сомкнутые брови –
Две волны средь бурного кипенья! –
Развела с улыбкой дочь Питфея.
Что – слова? Не бейся и не трать их!
Без никчемных слов, одним объятьем
Клятву перед царскими дверями
Прорекла, навек удочеряя
Гостью. И в дверях покоев женских
Скрылись обе, ни единым жестом –
Жестом двух теней, успевших слиться –
Не даря влюбленного счастливца,
У дверей застывшего скалою,
В вечное, грядущее, былое,
В никуда уставясь взором диким:
Сплю – и вижу, сплю – и не будите…
- «Ах ты, глины ком!
Дурь гусарская!
Стало быть – пирком
Да за царствие?
Что глядишь в лицо,
Глаза ясные?
Стало быть – вдовцом
Восвояси мне?
Засмеют рабы!
Заплюют глаза!
Али сам забыл?
Али мне сказать?
- Что до срока раскатился трубой?
Я и сам скажу: черед за тобой.
Вместе праздновать клялись, Пейритой!
- Коли так, походный посох готовь.
- Кто такая, что за сахар-миндаль?
Какова она собой? – Не видал.
Но такая, что скажу без прикрас:
Только нам с тобой под силу украсть!
За полсотни за разбойничьих лет
Все испробовал, что есть на земле.
Жены, девушки – всего по чуть-чуть…
Всех изведал – ни одной не хочу!
А того хочу, что хуже грозы,
Что назвать – не повернется язык,
Что помыслить – потемнеет в глазах,
Что, опричь тебя, и вслух не сказать…
Дай закончить, прежде срока не тронь!
Чай, недаром Иксионова кровь!
Чай, не первому – в мои-то лета –
О бессмертной довелось возмечтать!»
Тишь нездешняя настала, как сон,
Придавила, как могильной плитой.
Еле выдохнул: «Очнись, Пейритой.
Потянуло тебя вслед за отцом?»
Зря перечить – закусил удила!
«А хотя бы, коли жизнь не мила!
Не тебе меня отцом-то пенять!
Чем Пелей, к примеру, лучше меня?
На попятный не пойду, пока жив.
Коли трусишь, так и сразу скажи».
Ни волны, ни ветерка, ни чаек…
Словно чтоб яснее прозвучали
Твой вопрос без голоса и тона:
«Кто она?» - и отзыв: «Персефона».
Словно перебой в движенье шара!
Ветер свистнул, море задышало,
Рыкнуло… И ты в ожившем шуме
Через силу: «Ты ополоумел» -
Прошептал холодными губами.
И – молчанье. Нечего прибавить.
Знать, отплавалась ладья – на мели!
Знать, счастливым быть судьба не велит!
Что поделаешь, такая юдоль –
Не видать тебе жены молодой!
Отгеройствовался, отцеловал!
Отгордилась на плечах, голова!
Отгулялся по морям, государь!
- «К делу ближе: не предашь?» - «Не предам».
Не учили: уходя на года –
Нет, навеки уходя! – как прощаться
С той, с которою уже никогда
Не увидишься до смертного часа?
Как приблизиться к невесте-вдове,
Чуть дыша уже от страха проснуться?
Подскажи мне, как расстаться навек
С той, которой только-только коснулся…
Может сбыться, может статься,
Что за все твои мытарства
(До сих пор душа не верит)
Заслужил одно мгновенье
Вечности. (Не вместит разум!)
Вечности огромноглазой,
Что ласкается и шепчет все жарче
К околдованному сердцу прижавшись…
Словно эхо из далеких краев,
Словно лепет, убаюкавший Леду:
«Хочешь – воином в отряде твоем,
Верным мальчиком с тобою поеду?»
Как по струнам, задевая, звеня –
По живому, по костям, по суставам:
«Править парою научишь меня –
Колесничим у груди твоей встану;
Дашь рожок – и запоет, голосист,
О тебе на поле жаркого боя;
Стану щит перед тобою носить,
Стану складывать шатер за тобою…»
Слаще ладана и тише травы,
Все настойчивее сон, все смелее:
«Буду в лодке у тебя рулевым,
Буду петь твоим гребцам на галере,
Буду тенью за тобою ходить –
Всем плечом к тебе под правую руку!
Убаюкаешь меня на груди,
Как на облаке бы сына баюкал».
Мягче воска, легче шепота вод,
Слаще лотосова сонного сока…
И опять: что отвечать? – Ничего!
А и знал бы, так во рту пересохло.
А и знал бы – потемнело в очах
От биения нахлынувшей крови…
«Ты не думай – я умею молчать;
Твоей тайны никому не открою.
Обойди со мной хоть весь окоем –
Ни к дуплу, ни к ручейку не приникну…
Будем ведать лишь с тобою вдвоем,
Кто скрывается под царской туникой!
Ни воде, ни тростнику не повем,
Не похвастаюсь до самого Стикса –
Мне бы только возле этих колен
На привале у огня примоститься;
Не прошу себе ни славу, ни храм –
Пусть о почестях гусыни гогочут! –
Мне бы только на пороге шатра
Верным сторожем свернуться в клубочек;
Не хочу себе звезды в небесах,
Если вымолю богатство иное:
Мне бы – знаешь? – гребешком расчесать
Заповедное руно с сединою…»
То ли сон это, затмение чувств,
То ли грудь уже дышать перестала?
«А захочешь – колдовать научусь,
Стану волком сторожить по заставам,
Стану птицею взлетать к небесам,
Слыть попутчиком, служить знаменосцем…
Только здесь меня опять не бросай.
Я же чувствую – за мной не вернешься».
И ни облачка на чистом челе,
И ответить бы, да голос пресекся,
И стоять бы так – хоть тысячу лет! –
С этой рыжею макушкой у сердца
В догорающем сиянии дня –
Корни выпущу да в землю врасту-ка! –
И стоять бы так, и глаз не поднять,
И не слышать Пейритоева стука…
6
Повязали страннический пояс,
Третьим за собой позвали ветер…
Эх, Орфей, Орфей-первопроходец,
Что же ты дорогу не заметил!
Долог путь. Над головами ворон –
То ли вестник, то ли провожатый…
Долог путь. Не тянет в разговоры.
Губы пересохшие поджаты.
Что тут говорить? Пустые бредни.
Оба знаете, что путь последний.
Тысячу дорог познали рядом –
Эту не к лицу делить с другими.
Как же далека и безоглядна
Верная дорога на погибель!
Но мужская клятва – не пустая:
Он не повернет, и ты не станешь.
Но неодолимее прибоя –
Воля, наполняющая тело.
И когда же гибель за тобою
Вороном приблудным не летела?
Для других – история другая.
Смерть так смерть. Не очень испугали.
И, как сон, внезапно, пасть ощерив,
Пред тобой – отверстое ущелье.
…Что-то мгла таит… Холодна постель…
Ледяной гранит, злое крошево…
«Здравствуй, царь Аид! Принимай гостей!
Не взыщи, Кронид, что непрошены!»
Ни к реке пахнуло ветром, ни от реки –
Ни ответа, ни привета, ни отклика.
Небывалый путь…Подземельный свет…
То ли день прошел, то ли век уже…
Не теряй тропу! Не гляди вослед
Здешним детищам, сонной ветоши!
Неземная пыль… Порошит глаза…
Сколько лет брести до реки еще…
Не сходи с тропы! Не гляди назад!
Опоздал грустить, в омут кинувшись!
Вот дорога бесстолбовая, ровная –
Уплатили два обола Хароновых.
Сказку слушать не впервой, вещь не новая –
Покормили сон-травой трехголового.
И внезапно, инда грудь опустела –
Расступились во все стороны стены.
И внезапно, как с обрыва, как в воду –
Выше облака возвысились своды.
Свет луны едва не ярче дневного,
Капители как огромные кроны…
Даже тот, кто на земле коронован,
Тише призрака б застыл в зале тронном.
Даже те, что на земле тверже стали,
Как пылинки, перед троном предстали…
…Небывалый вид. Не скала – хребет.
Чернотой глазниц будто высушен…
- «Здравствуй, царь Аид! Исполать тебе!
Не вели казнить – вели выслушать!»
Пустота чернее сажи: что он скажет? Что тут скажешь?
Немота немее жути: ну, а сам-то? Что скажу-то?
И, по логике сказаний,
Пейритой прилип глазами
Как во сне – вот-вот застонет! –
К той, что рядом на престоле
Восседала, ставши явью –
Вся из лунного сиянья…
Ты же, словно принял схиму,
На богиню глаз не вскинул.
Сердце ухнуло набатом чугунным,
Свет в глазах позапорошило черным –
Оттого, что не задвигались губы
На лице его, в скале иссеченном.
Кабы не был от рожденья неробкий –
Запросился бы в свое государство!
Не под сводом этот голос раздался –
У тебя под черепною коробкой:
«Кто до срока, до последнего пота
Объявился среди этого зала?
Аль земля уже тесна показалась?
Али жить уже совсем неохота?»
И смутил бы, да не нашего хвата,
Полсекундочки помедлил всего лишь:
«Не взыщи, Аид – и впрямь тесновата!
Ты ли силы попытать не позволишь?»
Словно искорка блеснула в металле,
Раскатилось воркотней по утесам:
Ишь, мол, аспиды, тропу протоптали –
Скоро всяк, кому не лень, приплетется…
И – не эхо ли вздохнуло сердитей?
Инда волосы взъерошило ветром:
Что ж, мол, гости дорогие, садитесь –
Вечер долог, а в ногах правды нету…
И, глаза в тебя вонзив, словно выстрел:
«Ты ли, смертный, о жене моей мыслил?»
Ан в глазах и у тебя пламя пляшет:
«Нет, владыка: знаю смертную краше!»
Лишь взглянув на Ту, из лунного млека, -
Раз увидеть – с головою расстаться! –
«Что ж, сидите, коль пришли, святотатцы;
Вечер долог – до скончания века!»
7
«Братья? Вы?! Какое наважденье…
Что же я, глупышка, в самом деле –
Мы ведь от одной небесной ветви!
Отчего ж ты смотришь неприветно,
Полидевк мой? Полно пререкаться,
Отчего ты хмуришься, мой Кастор?
Вам не попрекать меня любовью
Отчей, а порадоваться счастью:
Ведь сюда пустили вас обоих,
Чтобы вам и здесь не разлучаться?
Словно двум коленышкам свирели –
Сыну бога с сыном Тиндарея…
Братья, к нам премилостив родитель!
Братья! Отчего вы так глядите?..
Заневолю хочется укрыться –
Братья! Вы пугаете сестрицу…
Как светло… Далёко до рассвета,
Отчего ж так ясно? Или это
Сам отец нам освещает встречу?
Братья, вы молчите? Или нечем
Отвечать?.. – Твердыня задрожала…
Что это?! Не зарево пожара?!
Братья, нет!!! Молчите, ради Вышних!
Братья, твердь небесную колышет
Под ногой! Весь мир уносит ветром!
Братья! Волки! – Этра! Где ты, Этра?!
Этра! Все скончалось в одночасье –
Мрак и смерть над черными полями…
Братья, только с ней не разлучайте –
Этру мне оставьте, умоляю…»
8
Ночи минули и дни без числа –
То ли год, а то ли все пятьдесят –
До поры, пока земля сотряслась,
Будто каменный потоп начался.
Застонали руды каменных жил,
Своды ахнули в подземной клети:
Царь Аиде, за корону держись –
Не ровён час, с головою слетит!
Задрожали подземелья в горах,
На погостах развалились гробы…
Так и ёкнуло под сердцем: Геракл!
Оттого, что больше некому быть!
Не пред этими ль шагами – полки
Рассыпались так, что грех подметать?
Так и грянуло по жилам: Алкид!
Оттого, что больше некому – так!
Неуклюжий этот царственный звук –
Сотрясаются деревья с листвой! –
Уж тебе ль не знать, соратнику двух
Самых долгих, самых пламенных войн.
Непоспешный перевалчатый шаг –
Даже камни озираются вслед! –
Уж тебе ли, кто привык, не дыша,
Узнавать его с младенческих лет…
У Эриний поднялись волоса,
А химеры-то по щелям скорей;
Так-то, милые! – А вот он и сам.
Поседел, что говорить. Постарел.
Сколько ж минуло упрямых годин
С той поры, как разлучила судьба?
Как же, вырвавшись из жаркой груди,
Крик расплющился на сжатых зубах…
…И не убыло ни силы в плечах,
Ни лукавинки под сетью морщин…
Сердце: брат ты мой! Ну, как промолчать?
Гордость лютая уперлась: молчи…
…И такой себе мальчишеский вид
Напустил, остановясь на виду:
Де-мол дядюшка Аид, не гневись,
Я тваво цепного пса уведу!
А в ответ ему – не гром и не дождь,
Глас неслышимый и не речевой:
«Коли сможешь, так и сам уведешь;
А еще ли не попросишь чего?
Не такой уж ты здесь редкостный гость –
Забрели еще с полгода назад…
Оглянись!» - и оглянулся кругом.
Оглянулся – и глазами в глаза.
Оглянулся – разлетелись года,
Расточились, как рассыпанный град…
И рванулся, и взмолился: «Отдай!»
А в ответ: «Коли сумеешь забрать!»
Ветры, ветры, не бушуйте!
Камни, камни, не дивитесь!
Не родился в мире витязь,
Что с Гераклом шутки шутит!
Не с добра, Аид, посмел ты
Поиграть со львом гривастым!
Или, думаешь, бессмертный –
Значит, можно издеваться?
Уж и рыкнул – как разбуженный гром:
«Хоть и дядя мне, а не обессудь:
Коль отдашь, так отдавай уж добром;
Если нет, так со скалой унесу!»
И плевать ему, что ты обречен,
И не внове потягаться с судьбой…
Как, примерясь, навалился плечом –
Так и дрогнула скала под тобой.
Ой, скала моя, родная сестра!
Померещилась ты мне на пути?
Пошатнулась – и рассыпалась в прах.
Лишь тебя Алкид успел подхватить.
Как в ознобе, ходит твердь пот пятой,
Полосами пролегла трын-трава…
Спохватился в тот же миг: «Пейритой!» -
Ан уж нету Пейритоя. Провал.
9
…Мир живых, куда вернулся нищим,
Чем тебя встречает? – Пепелищем.
На холме, как черная овчина,
Распростерлись мертвые Афины,
Цитадель отцовского геройства…
Где ты, мать? Где сыновья? Где войско?
Где былых соратников дружины?
Кто остался – стали вдруг чужими.
Словно камни, сброшенные наземь –
Знать не знают свергнутого князя.
Целовали краешек плаща ведь! –
Первой неудачи не прощают…
И повсюду, жалкие останки
Быта разгребая по ночевкам,
Вслед тебе шипят: «Из-за спартанки…»
«Город загубил из-за девчонки…»
И на камне, черное кровавя,
Проступает слово: роковая.
И, отяжеляя ноги,
Мысль: неужто же со мною
Было? Не было? Да полно –
Я лица ее не помню…
И во сне уже не мстится –
Разве там, за гранью Стикса,
Вспоминал о ней? Да нет же…
Даже в памяти не нежил
Имени. В краю сокрытом
Только тени Ипполиты
Без конца искал глазами…
Время жизни, ускользая,
Увлекая, словно омут,
Возвращается к былому.
Отдышал любовью новой!
Слишком времени немного
Выпало твоей печали…
Слишком поздно повстречались.
И, перед последним поединком
С жизнью – снова весело и дико
Ветер моря грудь твою наполнил…
И, встряхнувши гривой непокорной –
Словно конь, пересекавший реки –
Выбросил из головы навеки.
«В мире сем, в чаду невыносимом, -
Этра! – Кто с твоим сравнится сыном?
У Кастальской облачной криницы, -
Этра! – Кто с отцом моим сравнится?
О стрела, засевшая глубоко!
Где он – тот, кого бы я за бога
Приняла еще на этом свете?
Сколь ни проживу – уже не встретить…
В мире сем, постылом, как трясина, -
Этра! – Кто с твоим сравнится сыном?
До поры осыпался расцвет мой!
Как же и кого еще из смертных
Полюблю, когда отравлен корень?
Этра! Забывают ли такое?
Мне любых вершин отныне мало!
Этра! Ты, что бога обнимала,
Ты поймешь… Не пить бы этой чаши!
Кончена, еще и не начавшись,
Женская судьба моя. – Не веришь? –
У кого достанет дерзновенья
На углях, до времени погасших,
С памятью Тезеевой тягаться?
Чья бы страсть меня не одолела –
Гибель принесет ему Елена!
Красоту меняю на уродство!
Этра! Кто отныне мне по росту?
Кудри водопадом, бровь дугою –
Ничего уже, помимо горя,
Срама и тоски неизлечимой
Не дождаться от меня мужчинам.
Ибо даже горестный убор сей
Помнит, что невестой Быкоборца –
Не женой единого из многих! –
Был надет. Да не допустят боги,
Чтобы я забыла то, что знаю…
Этра! Ты не веришь?» « - Спи, родная.
Спи, дитя, под сенью звездных сонмищ…
Все забудешь, ничего не вспомнишь.»
2011
Т Р О Я Н С К И Й Ц И К Л
1
Троя, мой цветок немногодневный,
Раковина в радуге прибоя!
Есть места, отравленные небом,
Города, разбитые любовью.
Слишком сыновей твоих любили
Боги, дочерей твоих желали
Так, что околеем на чужбине
Все мы, возносимые орлами
Слишком высоко для нашей воли,
Слишком далеко от колыбели…
Троя! На заре шакалы воют,
Кровь волной окатывает берег.
Есть невыносимые приметы!
Головы не вскинете, не выдав –
Недопитый нектар Ганимеда,
Что по смуглым жилам Приамидов
До сих пор струится… Не спасемся!
Сила серых – доблести несметней,
Троя, зацелованная солнцем,
Троя, опаленная бессмертьем!
Троя! На морском зеленом блюде –
Жемчуга узора, строй за строем…
Троя, никогда тебя не будет!
Ты уже не повторишься, Троя!
Небо не почтит тебя ненастьем,
Только победители в Ахайе
Будут сожалеть не утихая
О тебе, залюбленная насмерть.
Да заплачет кравчий на Олимпе
И прольется оброненный кубок
Прямо в сердце, горькое в молитве,
Прямо в сердце матери-Гекубы.
2
Губы гранатовой сладкой кровью
Тлеют во тьме. Восемнадцать весен!
Как тополек на седом утесе,
Как мотылек на отцовском троне.
Дивною тонкостью ветви царской
Тонок. Оленьим подростком – тонок!
Женскому сердцу яснее стона
Эта запретность. Не прикасаться!
Если – ресницы подняв, смиренно –
Если хотя бы коснусь глазами –
Сорок сестер обуяет ревность,
Сотни рабынь одолеет зависть.
Сорок сирен поразят очами –
Словно лучи о щиты разбились!
Сладко ли спится тебе, любимец
Женских очей на горе печали?
Не оттого, что на диво строен,
А оттого, что нескладен – дивно!
Сладко ли спится тебе, родимый?
Ровно ли бьешься ты, сердце Трои?
Жалобно чуден и чудно жалок –
Трогаешь сердце мое, детеныш!
(За руку тронуть – с запястий темных
Тонкую кожу сорвешь, пожалуй!)
Баловень! Клад за седьмой печатью!
Краденый клад, золотой, сладчайший!
Дивный напиток в запретной чаше
(Кто бы сказал, что – уже початой?)
Сладко ли спится тебе, сыночек?
Сорок сестер твоих – стать резная –
Похолодели бы, если б знали,
Г д е тебе спится сегодня ночью!
3
Час предназначенный
|
Из за большого объема этот материал размещен на нескольких страницах:
1 2 3 4 5 6 7 8 |
