Между голосом и душою?

Говорю, не затеет ни малое, ни большое

Без меня. Говорю, что скорее в могилу кану!

Испытай мое сердце камнем – скажут и камни:

Эта крепость сильнее клинка и железа тверже…

- Для чего он меня здесь держит?

Стали руки – петлею, стал сетью – свадебный полог…

Для чего мне отдал Мелхолу?

Я не помню, как пахли в ночи душистые косы!

Мой черный посох

Не чернее тоски, что не знает даже отметин…

Только шаг между мной и смертью!

- Брат, успокойся…

- Я не помню, как пахли в ночи душистые косы…

- Брат мой, ответь мне…

- Словно вор, я бежал от руки его на рассвете…

Только шаг между мной и смертью!

_________

Утопи мою душу в пламени –

Плоть и кровь моя предала меня!

Если бы даже хотел не заметить сразу –

Выдал бы шепот среди родового стана:

В первый же день на пиру оставалось праздным

Место по правую руку Ионатана.

Праздное место. Покорные очи долу.

Праздное место. Буруны в очах двоятся.

Целые сутки молчал он. Молчал так долго,

Что у гостей на устах замирали яства.

Целые сутки жестокости царской выи

Не было дела, что дом в ожиданье замер.

Целые сутки, как будто глядел впервые,

Ионатана Саул пожирал глазами.

Целые сутки. Предательство длится доле,

Но разражается так, роковым ударом…

Целые сутки молчал. Со своею болью

Воля царя на вторые не совладала.

Голос раздался внезапно, едва расселись,

Одновременно с ответом достиг настила.

Голос Саула: «А где же сын Иессеев?»

Голос в ответ: «В Вифлеем его отпустил я».

Утопи мою душу в пламени –

Плоть и кровь моя предала меня!

Посох в длани моей обернулся терном,

Все поля расцвели цикутой –

Ты ли хочешь словами меня опутать,

Сын негодный и непокорный?

Я ль не знаю тебя? Берегись расплаты!

Я ль не знаю, кого ты братом

Называешь – на срам тебя породившей,

Мне и братьям твоим в насмешку?

Отчего мне в глаза до сих пор глядишь ты?

Или думаешь – станет мешкать

Истребить наше семя с лица земного?

Или думаешь в царстве новом

Быть слугою слуги и рабом холопа?

Или думаешь… -

Чашу об пол.

Вспрянул. Кулаки от гнева белы.

Тишина зависла ледяная.

Позвучало тихо: - Что он сделал?

В чем вина его?

И в ответ – как молния, как выстрел –

Воздух рассечен коротким свистом.

- Ах! – и тишина. И жилы стынут.

Словно в тишине еще поет

В ярости, что стену вместо сына

Пригвоздило – царское копье.

__________

А наутро расступились воды,

Пал на мирозданье тяжкий холод…

А наутро царь другому отдал

Младшее дитя свое, Мелхолу.

Отдал. Головы не наклонила,

Как спала, не двинула руками…

Словно полонянки в дельте Нила,

Нагружая на голову камень,

Под любою ношею прямая,

Траурной фаты своей льнянее,

Словно ничего не понимая,

Словно не о ней и не за нею,

Не спросив, за что или доколе,

Как рабыня, за руку ведома,

Царские покинула покои,

И в тени неведомого дома

Узкие следы ее простыли –

Растворилась, канула, погибла…

Только на краю своей могилы

Оглянулась в сторону пустыни.

________

Вот и смерть. Ледяной кристаллик

Чуть левее, чем посреди.

В чьих объятьях тебя застанет

Это утро, мой господин?

Словно птицу с кровавой грудью

Из сознания истребя –

В чьих объятьях меня забудешь,

Все забывшую для тебя?

Так судьба твоя алчный нож свой

Остудила в моей крови…

Даже если за мной вернешься –

У порога остановись.

Не входи. Навестив могилу,

Разве смотрят, что в глубине?

Ради той, что тебя любила.

Этой девочки больше нет.

Здесь могила. Намного боле,

Чем пустыня и чем река.

Ты не кликнул ее с собою

И не выкрал из-под замка.

Сколько раз на крышу ходила,

Что высматривала? – Вотще…

Я могла тебе быть – единой.

Первой быть – небольшая честь.

_________

2 (Брат)

Есть в груди у царя Саула тайная рана,

Есть покой у Саула, в который никто не внидет…

Говорят, высоки и стройны кедры Ливана –

Тот, кто это сказал, тот должно быть, тебя не видел.

Есть в груди у Саула-отца роковая язва

От очей, что в тоске неотрывно глядят на север…

Оттого, что в глаза ты ему не взглянул ни разу

С той поры, как ушел отсюда сын Иессеев.

Оттого, что мои день за днем багровей и мглистей,

А твои все яснее вдали прозирают что-то…

Двадцать лет, мне отмеренных, канули словно листья,

И за месяцем месяц не видно конца охоты.

Двадцать лет миновало, и год роковой двадцатый

Пропитала змеиная горечь в груди под платьем…

Насмеялись пророки – Саул не утратил царство;

Душу сына Саул утратил!

Ради этой гноящейся раны незарастимой

Помоги мне, Единый, которого чтит Израиль!

Рассуди меня: сын Иессея меня ограбил,

Все, что я имел, он унес с собой в Филистию!

Прокляни его, Господи! Да не вкусит покоя

Ни в пустынных горах, ни в шатрах родной Иудеи,

И за то, что сегодня содеял со мной такое,

Да познает воочию, ч т о он со мной содеял!

Но безжалостен слух Твой, пророки Твои солгали,

И одни только скалы внимают царскому горю.

И за месяцем месяц за ним я хожу кругами,

И за месяцем месяц не видно конца погоне.

И за месяцем месяц, закидывая свой невод,

Все мерещится лютня, звеня под шатровой крышей…

Не щади его, Боже Израиля, Боже Гнева! –

Но не слышишь, не слышишь, не слышишь, не хочешь слышать…

И за месяцем месяц все дальше в чужую землю

Увлекает обоих невидимая трясина;

И за вечером вечер, все этой же песне внемля,

Разрывается сердце сына.

И за месяцем месяц ты гибели ждешь – копья ли

Из отцовой руки? Стрелы ли в братнем колчане?

За луною луна тебе голос, от боли пьяный,

Все нашептывает ночами:

- Я тебя убивал за глядящие в землю очи,

А поднимешь – и снова теряются в дольней сини;

И за то, что – наследник – венца моего не хочешь;

И за то, что на это вся ярость моя бессильна;

И за то, что другие три сына со мною схожи,

Только ты среди них – как олень в овечьей отаре…

И за песню, что смуглый беглец с оливковой кожей

Пропоет об Ионатане.

________

- «Авенир!» - не сон на рассвете,

Не рога, не горн боевой;

- «Авенир!» - возглашает ветер

Имя верного твоего.

- «Авенир!» - Бог знает откуда

Издевается и звенит:

- «Авенир! Отчего так худо

Бережешь царя, Авенир?»

Высоко – не уметит лучник –

Через пропасть, с чашей в горсти:

- «Авенир! Я стерег бы лучше –

К изголовью не подпустил!»

- «Авенир!» - над каменной чащей,

Оглашая весь перевал:

- «Ты меня не застиг бы спящим,

А и спящим – не миновал!

Господине мой! Для меня лишь

Твой обычай пуще беды,

Что вернейших слуг изгоняешь,

Оставляя себе худых?

Господине! Прощай, будь ласков!»…

…Кто там ни был – те говорят:

На щеках Авенира – краска;

И ручьи – по щекам царя.

_________

Правды ли глас грозовой, невыдуманный?

Сон ли в крови бредовой?

С миром оставив пути Давидовы,

На полдороге к дому,

Утром, на всхолмии между чашами

Поля, в льняном тумане

Остановились, увидев мчащего

Вестника меж холмами.

Встали. Сердца под бронею ухают,

Словно в костре поленья.

И, добежавши, единым духом тот,

Падая на колени,

Смерти бледнее, под солнцем утренним –

Бледность ночи бессонной:

- Царь мой! Филистимляне идут на тебя! –

Словно Самсону.

Глянули. Дрогнули. Брони, кожами

Крытые – разом сверкнули медью.

Дрогнули, рыкнули – лев встревоженный!

Только в последнем

Горько, покамест змеиным туловом –

Войско в пыли клубами, -

Сердце, смятеннее, чем Саулово,

Грянуло, барабаня…

___________

Конь или крылья сегодня меня домчали?

Сон или буря уносят меня обратно?

Сердце мое я принес тебе на прощанье,

Боль моя, брат мой.

Если бы я за тобою – один из многих –

Шел бы сегодня в изгнанье с земли постылой –

Славой своей я устлал бы тебе дороги,

Дланью своей мостил их.

Если теперь, провожая тебя в скитанья,

Я не на час, а навеки с тобой прощаюсь, -

Каждый из вздохов моих – да попутным станет

Ветром тебе в печали.

Сила моя да смягчит чужеземный щебень,

Грудь да укроет от раны в горниле боя,

Руки мои – да мостами через ущелья

Лягут перед тобою!

Если же стихнет дыханье мое, и если –

(Знаю, что так!) – не успею тебя увидеть –

Мертвые губы да станут живою песней:

Песнею о Давиде.

И да предстанет белей полотна и мела

Вся твоя жизнь – как любовь в моем сердце вещем!

Быть себе верным, как быть бы тебе сумел я,

Сможешь ли, человече?

Если когда-нибудь грудь защемит тоскою,

Будешь ли знать, что из плена прошусь на волю?

Я – твоя юность, души твоей первый сколок,

Сердце твое живое.

Не вспоминай моих глаз. Не удержит память.

Не призывай мою тень – не предстану свыше!

Солнцем нагретого камня коснись руками –

В камне меня услышишь.

Пусть над моей головой шевелятся травы,

Пусть седина в голове твоей – белой ниткой;

Ты оглянись – за плечом твоим буду правым,

Ветром к щеке приникну.

Эхом откликнусь на зов боевого рога,

Зовом души моей – в каждом твоем солдате!

Сердце мое я принес для тебя в дорогу,

Нечего больше дать мне.

И да пребудет в тебе между ста путями

Это прощанье на гриве лесного спуска!

Сердце мое ты уносишь в ладони узкой,

Юный израильтянин.

В эти ладони падучей звездой сверкнула

Вся моя жизнь. За тебя из могилы встану.

Ты, что уносишь единственный щит Саула –

Сердце Ионатана.

____

В этот час у порога лицом к Востоку

Встал прохожий. Подглазий его пустоты

На лице казались чужими.

И спросила женщина: кто ты?

И сказал он: поворожи мне.

И сказала: не смею. Тогда поклялся,

Что не выдаст. И тень его в странном плясе

Все движенья ее ловила.

И спросила: кого заклясть мне?

И ответил он: Самуила.

И склонилась покорно над ворожбою…

Но внезапно ударом боли

Просветлели зрачки, и забилась, сидя.

И вскричала: Саул! – и сказал: не бойся.

Что ты видишь?

И пришедший ответил ее устами:

Кто тревожит мою усталость?

Кто бы ни был, погрязший в мирской трясине,

Отвечай, для чего насильно

Отверзаешь землей сокрытые очи?

И сказал Саул: тяжело мне очень…

_____________

Сорвана завеса, что таила

Смерть мою – и схлынула вода.

Предо мной проклятье Самуила

Распахнуло двери в никуда.

Нет пути. В песок упало семя.

Завтра, от бессонья побелев,

Встречу без надежды на спасенье

Свой рассвет – последний на земле.

Ни к чему ни молния, ни ливень,

Ни полки.

Дуб, который беды не свалили,

От толчка невидимой руки

Пошатнулся, у корней надпилен,

В грозовой и страшной духоте…

Бог отринул, люди отступили,

Что со мной осталось?

- Я, отец.

__________

Завтра. Нынче. Блики на востоке,

Птичья тишина и шорох веток…

Может статься, самым-самым стойким

Не дано подобного рассвета.

Завтра. Нынче. Звезды чуть мерцают.

Серый сумрак кажется алее…

Беспокойным сном забылся царь мой

На моих коленях.

Спи. Ионатан сумеет встретить

Все – и даже завтрашнее утро.

Я один на страже. Я на свете

Может быть, один сию минуту.

Самый непокорный твой осколок

Молча стережет твою усталость…

Спи, отец. Рассвет еще нескоро.

Полчаса осталось.

Я один. Земли сухая кожа

Да луны двойное ожерелье.

Не о чем жалеть, и думать тоже.

Я и не жалею.

Что немногосчетны были годы,

Что рассвет, как вор, крадется следом…

Кто и как – а я немного меда

В этой жизни все-таки отведал:

Доблести дыхание и чудо

Верности в земном ее пределе…

Сердце не изведает остуды.

Волосы уже не поседеют.

Но и на исходе этой ночи,

Но и одному на страже мира,

Нет пути прямее и короче,

Чем у сыновей Вениамина!

На поле с тобой или на площадь,

Или в смрад холерного сарая –

Нет пути печальнее и проще

Тех, что мы с тобой не выбирали,

Где, по воле ветреной планиды

Завещаю, прежде чем прощаться:

Жизнь моя – Саулу, а Давиду –

Золото волос моих на счастье.

______

Алый – над волнами гор – корабль.

- Солнце, отец. Пора.

_________

Слушайте, слушайте голос Бога!

Э т о с л у ч и л о с ь в г о р а х Г и л ь б о а.

Струны! Золотые нити песенные!

Снов порабощенные края…

О Саул! Саул! Отрада сердца моего!

О Израиль, молодость твоя!

Расправляя плечи встречь неведомому,

Ярость – как прорвавшийся нарыв;

О Саул! Саул! От плеч – над преданными –

Над врагами – над хребтом горы –

Выше! Наверху! Лови глазами его!

Тыном – за спиною сыновья…

О Саул! От плеч – над предсказаниями

Удаль безоглядная твоя!

О Саул! Рука, до крови стиснутая!

Смертное пожатие клинка…

Слушайте! Отваге сына Кисова

Равных – за года или века –

Двадцать – миновавшие без вымысла –

Кольца на подрубленном стволе! –

Равных, говорю – досель не выросло

На земле двенадцати колен.

Словно в бурю небеса расчистились,

Словно диво, что еще стоишь:

Меж рядов по-прежнему бесчисленных

Вражеских, редеющих своих

Ты не снизойдешь ни к жизни отнятой,

Ни к врагу, ни к милости небес…

О Саул мой! Кроме самого тебя,

Не было противника тебе!

О Саул, самим собой осиленный,

Равного и в смерти не сыскав…

Так косил бы гром. Косцы косили бы

И не пропустили колоска.

Зрячие! Смотрите на победу его!

День и час в свидетели зову:

Смерть и поражение заведомое

Как победу, празднует Саул!

И пока не онемеет кисть моя,

Голоса гортань не лишена,

Слушайте: отваге сына Кисова…

…Вспышка света. Темень. Тишина.

________

Слушайте, слушайте голос Бога!

Э т о с л у ч и л о с ь в г о р а х Г и л ь б о а.

Слушайте голос земной пучины:

Э т о с л у ч и л о с ь.

Слушайте стон, что горами сдавлен,

Эхо, что камнем стало:

- Мелхисуа мой… Аминадав мой… Сердце, Ионатан мой…

- Здесь они, царь, на горе Гелвуйской –

Больше не отзовутся.

Слышите отзвук последней речи?

- Где Авенир? – Далече.

- Что же гнездо мое, ратный мир мой –

Войско Вениамина?

- Алым окрасили луговую

Ткань на горе, на горе Гелвуе!

…Вздох, покачнувший земное ложе:

- Дай мне мой меч. Поможешь?

(Стон, что уже у тебя исторгся!

Рок, что уже над тобой занесся!

Если откажут в единоборстве –

Да не откажут в оруженосце!

В час пораженья, у двери гроба –

В оруженосце, чья длань не дрогнет!)

…И, рукоять уперев о камень,

Тяжко, двумя руками,

Стиснул в объятьях клинок двуострый,

Ребрами приникая…

Вы, отыскавшие смерть по росту,

Пойте о великане!

Слушайте, слушайте голос Бога:

Э т о с л у ч и л о с ь в г о р а х Г и л ь б о а.

Горы и воды, земля и камень!

Слушайте вой шакалий,

Ввысь уносящийся в полнолунье,

Птицей спадая наземь:

- О, не рассказывайте в Аскалуне,

Не сообщайте им, в Аскалуне,

Не говорите в Газе!

Правнукам тех, кто рожден на Крите –

Не говорите!

Слышите голос, пробитый болью,

Голос с пронзенным горлом?

Слышите голос, пронзенный...

- Горы!

Горы Гильбоа!

(Болью утробной, грудной, подвздошной…)

- Да не падет ни роса, ни дождь на

Вас! Да не будет полей с плодами!

Да не цветете! Да не…

П о з д н о. Покрыты кровавым сбором

Склоны в горах Гильбоа.

______________

Узнаешь ли, Саул, чей могильный саван

Из небесного свода ветрами сшит,

Узнаешь ли струну, что тебя спасала

От огня самовольной твоей души?

Через горы и пропасти смертной грани,

Из далекой земли тебя услыхав,

Не в последний ли раз для тебя играет

Младший сын бет-лехемского пастуха?

Эти струны, что бурю в тебе раздули,

Этот голос, что снился каждую ночь…

Но уже отпылало твое безумье

И вовеки очнуться не суждено.

И звучит на изломе тоски и жеста,

Соловьиным рыданьем певчего рта:

«И была мне дороже любови женской

Твоя верность…» Ты слышишь, Ионатан?

Разрывая слои вековых туманов,

Разве ты не летишь к нему из глубин?

Если слышишь, то знаешь, как это мало

От того, кто сто женщин перелюбил.

Но душа его, чья роковая удаль

Забывала о святости стольких уз,

Одного не рекла тебе: не забуду.

Ибо знала: забуду и воцарюсь.

________

Через два только лета, от сладкого зноя ржавых,

Все поймут, что звезда в небосводе – незаменима.

Авенир поднесет, как на блюде, тебе державу,

Иоав принесет тебе голову Авенира.

Будет голод на Севере, будет чума на Юге,

За тебя и тобою прольются потоки крови…

Но негибнущий город – тот, что ты завоюешь –

Вознесет тебя ввысь на ладонях тысячи кровель.

И никто не поймет – оттого, что кровь негасима,

Оттого, что слова прорицания песней станут, -

Что сердца будет влечь к тебе та роковая сила,

Что впервые блеснула во взоре Ионатана.

Ты забудешь, забудешь того, у кого ты отнял

Его сердце – и минут столетья, как будто нет их…

И останется только сиянье звезды субботней

С небосклона моей планеты.

___________

…На закате – отца ли спроси, певца ли:

- А каков был на деле сын Киса, царь наш

Самый первый? Сквозь годы дошло и войны –

Над любым из народа от плеч привольных

Возвышался?

- Как дуб над лесной омелой!

- Что же делал? – спроси, и ответят:

- Смел был,

Словно волк, обращающий в бегство стаю

Псов бродячих; когда на поля слетали

Филистимские гости – о, как же ноздри

Раздувались в неистовстве! Ток венозный

Замирает поныне, как только вспомнишь,

Как мужам иорданских колен на помощь

Вылетал – словно сокол на стан гусиный!

Сам прямее копья, с ясноглазым сыном –

Словно щит у плеча, защищавший сердце! –

Как, под пламенем гнева его рассекшись,

Поддавались и падали строй за строем…

Как звенело по воздуху: «Шма, Исроэль!»

В час победы…

- За что же тогда?

- Кто скажет?

Разве только в Эйн-Доре, в горах, все та же

Есть пещера – и женщина, белый локон…

Если духу достанет, спроси пророка

О царе, у которого отнял стадо…

Мы же знаем одно: что прекрасен так был,

Что – в двадцатом колене за все воздастся! –

Дал рожденье красотке, звалась Хадасса,

И очей ее зелень… А впрочем, что в ней?

Так гордящийся терниями шиповник

Дал садовую розу. Так ветер с моря

Стал дыханием сада. Так стан, тесьмою

Обвиваемый нежно, когда-то кедром

Возвышался над всеми. Так хлыст в руке был

Желтым бивнем, и кровь по нему стекала.

Так и сердце когда-то волной о скалы

Разбивалось – в начале начал, до первых

Дней творенья, и вся наша кровь кипела

В гуле моря дотварного. Нет спасенья!

Если в с е уже было, и если в с е мы

Пребываем вовеки – певец, пропой мне:

Чье мы племя, - от плеч надо всей толпою

Возносящиеся?..

2002

К О Л О В Р А Т

Пролог

1

И пригна во град Резань и виде:

город разорен, государи побиты и

множество народа лежаща…

Ни движения. Ни плача. Ни дыханья.

Хоть бы птица, хоть бы душенька живая.

Только ветер-пес, как будто издыхая,

У разбитого порога завывает.

Плачет, пес, покуда оченьки не лопнут, -

Дай пойду с тобою рядом да подвою:

Княже, княже, это ж гридень твой, холоп твой

Воет волком средь хозяйского подворья!

И куда же я пойду в таких веригах,

Этот пепел ощутивши под ногою?

Княже, княже мой, скажи мне, что за горе,

Что за горе понесло меня в Чернигов!

Нет исхода. Нет спасенья от напасти.

Шепчет эхо, шепчет каждая равнина:

Княже, княже мой, которого не спас я,

Княже, княже мой, кого не заслонил я…

Всех пятерых от ран шатало

И грязный пот на лицах сох.

Они спокойно и устало

Глядели в ханское лицо.

Минуту с лишним все молчало.

Как зверь, не разминая лап,

Хан прянул с места. «Что за чара

Рязань из гроба подняла?

А может, вас на битву кинул

Великий князь всея Руси?

Ну словом, чьи вы? Кто такие?» -

Ордынец пленников спросил.

«Не опасайтесь, что распну всех –

Я вашей смерти не хочу.»

И самый старший усмехнулся

И обратился к толмачу:

«Скажи ему: народ мы ратный

(Переборол душивший хрип)

Полку Евпатья Коловрата,

А кто он – выдь да посмотри.

Не янтарей, не шкур собольих,

Не вин, не злата без числа –

Нет, брат убитого тобою

Нас из Чернигова прислал,

Чтоб княжьей чашей обносили

Твою несчисленную рать…

Не обессудь, владыка сильный:

Не поспеваем наливать!»

4

Батый взглянул туда, отколе

Неслись погибель, стон и пыль.

И он увидел, что над полем,

Среди мятущейся толпы,

Как будто белый смерч носило,

Звеня и бешено кружа.

Перед его разящей силой,

Остервенелой, как пожар,

А в плечах у него - сажень косая;

А глазок – степному беркуту впору;

А с седла его и вихорь не ссадит –

Даром смотрите, что конь не подкован.

Он у хана на руке – острый ноготь!

Он ли хану угодить не умеет?

И как будто развиднелся немного

Лик Батыя, что черна был чернее.

Только пленный прошептал: «Видно, спятил!

Даже в ум такое взять не по силе,

Чтоб живым кому поддался Евпатий…»

Но у пленных, на беду, не спросили.

И летел он, ханский зять, - ровно ястреб!

Уж и грянул с высоты – будто громом!

Был из тех, кого и стрелы боятся,

Был из тех, кому слуга – борзый комонь.

Только видно, смерть опять повернула,

Видно, всяк своей судьбе неповинен:

Поднял меч Евпатий… Нет Хостоврула.

До седла беднягу располовинил.

6

Слушай, Батый. Это голос немногих.

Слушай без слуха, подобно зверям.

Не оставляй у себя за спиною

Тех, кому нечего больше терять!

Слушай в безмолвии, слушай часами,

Слушай, как пес, ощетиня хребет,

То, что поет тебе свист наших сабель,

Наше молчанье вещает тебе:

Та, что вскормила тебя своей грудью,

С нами сегодня, степняк, - берегись!

Мы тебя знаем. Ты только орудье

Смерти – как Атли, Тимур и Чингиз.

Одетый в смертную рубаху,

Крушил и гибели искал –

Но смерть шарахалась от взмаха

Его свистящего клинка,

Дохнув, усиливала ярость

И снова пятилась назад,

Как будто смерть сама боялась

Узнать себя в его глазах,

Как будто всю ее решимость

Одним порывом оттеснил;

Как будто смерть сама страшилась

Того, что сотворила с ним.

Неукротимый, как стремнина,

Он плыл без лодки и весла

Навстречу ей – а смерть манила,

А смерть томила и не шла,

И наконец-то в ханском оке

Сверкнула с дальнего бугра…

И хан велел пригнать пороки

Для штурма каменных преград.

8

То не белокаменная башня,

То не толстостенное привратье –

То под белой смертною рубашкой

Грудь твоя, Евпатий Коловрате!

Словно глыбу глыбой раздробило –

Честь тебе, Евпатий, оказали!

Далеко-далёко от Рязани,

Далеко от княжией могилы…

Хан не говорил речей надгробных –

Где ему, степному человеку!

Что там летописец раскумекал

Из монгольской молви неподобной –

Ведомо ему, а мы не знаем:

Ветер свистнул, пролетая мимо…

И не ради ханского помина

Прервалась стезя твоя земная.

И рече, склонясь перстами об пол,

Брови утомленные нахмуря:

«Принимай отставшего холопа,

Коли не прогонишь, княже Юрий!

Худо напоследок послужил я…»

А в ответ – от моря и до моря:

«Принимай отставшего в дружину,

Предводитель наш святой Егорий!»

Вот и кони – все в горячей пене;

В бой идут заоблачные рати…

Ничего, что поздно – мы успели.

Мы успели, слышишь, Коловрате?

1998 – 2010

В И Д Е Н И Е

Сон живой и ощутимый:

Обрамление картины

Ускользает. Был и пребыл.

Фон один – ночное небо;

Нет, не звездная безбрежность –

Желтоватые, как прежде,

Отблески огней подвижных

Под окном, где сплю и вижу.

Тот же город, снами скован;

Знак присутствия людского

Ниже самых нижних кромок;

Но над городом, в огромный

Рост – и по своим, нездешним

Меркам – в воинской одежде,

Не запомнившейся плотски –

Страж его. Неясный отсвет

Ткани, охватившей плечи…

Сам венец едва намечен,

Невесомый и гнетущий,

Но под ним такою тучей –

Неподвижные, как камень,

Кудри… Темное сверканье,

Нимб столь царственный и пышный,

Что почти уже излишней

Кажется за их волнами

Та огромная, двойная,

Тень – размах, наверно, в милю! –

Чуть колеблемые крылья.

Тишина. Дохни – гром грянет!

Под тяжелыми кудрями –

Гневный лоб тяжелодумный…

Значит, так тебя под дубом

Лотарингии далекой

Видела широким оком

Девочка с пастушьей сумкой?

Тишина длиною в сутки,

Впечатленье, что не вянет…

Под смолистыми бровями,

Как двойное «будь что будет»,

Как распахнутые в бурю

Окна – молния за каждым! –

Бездной, повторенной дважды, -

Два бессонных чутких ока…

Вместо слов – орлиный клекот

Издавать должны такие!

Но, ресницами окинув

Круг, начала не берущий,

Ты молчанья не нарушил.

Вспоминаемой заочно

Мелочью – сразило вот что

(Зренье, свойственное женам!):

Мягкий, словно отраженный

Блеск багрянца и металла –

Будто ночь, в которой встал он

Над знакомою картиной,

Все сиянье поглотила,

Кроме глаз. Недвижней статуй,

Значит, вот каким предстал ты

Над гранадской колокольней?

Непохоже. Не такое

Все: лицо, обличье, поза.

Не прирученный, а грозный

В грозном свете этих молний;

Не певучий, а безмолвный,

Как положено на страже

Часовому. Роль все та же –

Да иного не обрящем! –

Вахтенный. Впередсмотрящий

Всех судов. Незримый кормчий

Всех, чей путь еще не кончен

На земле. Солдат – не ангел!

Не таким ли в Орлеане

Нес невидимой рукою

Орифламму? И отколе

Ждать беды на этот город,

Если ты, стопою гордой

В мутном воздухе повиснув,

Сам хранить его явился?

Что за вексель не оплачен?

Или просто обозначил

Над своим давнишним леном

Власть и право сюзерена?

Тишь, ни звука. Страх. Блаженство.

Лишь рука, извечным жестом –

Жестом всех на свете песен! –

Сомкнутая на эфесе,

Может, что-то означала…

Так, хранитель от начала

Над творением непрочным,

Ты предстал однажды ночью

Не в раю, не на Синае –

Здесь, крылами осеняя

Город, псов, автомобили…

Здесь, где пели и любили,

Здесь, где тленно и невечно,

Здесь, где церковка над речкой

Носит в каменном сиротстве

Имя – явно не по росту –

Но ведь это, не другое!

Выкованное, как в горне,

Выплавленное, как в тигле:

Воина-архистратига.

2005

Е Л Е Н А

Пролог

Как беда за бедой, ходит ночь над водой,

Снится старому ворону сон молодой.

Спи до первой росы, Посейдонов сын!

Снится голос владыке Афин:

«Отчего по ночам голова горяча?

Не по старым ли чарам во сне заскучал?

Удружил тебе Минос, заморский тесть,

Да за остров, что на море есть!

За моря ты возврата поехал искать –

Вот и сняли жену с деревца, с пояска,

Вот и сын пеленой кровяной покрыт…

Ты зачем возвращался на Крит?»

Снится в говоре струн, снится в гомоне струй:

«Не в ответе на свете сестра за сестру.

Не для нынче – для завтра даны глаза.

Ты зачем оглянулся назад?

Да не будет замены угасшим очам!

Ни во сне, ни в уме на забытый причал

Да не ступит нога! Возвращаться не смей.

Ты зачем возвращался на смерть?»

А в окно через сад – серебра полоса,

Словно белая пена в густых волосах,

Все развеяно прахом, и путь закрыт…

Позабыть бы дорогу на Крит!

Только кто-то под окном говорит?

-  Где насвистывал-бывал?

-  Где глаза вели.

-  Что на свете проросло, чем повеяло?

-  Народилось на заре ясно зарево,

Да не в небе – на дворе Тиндареевом!

Хрупче ветки, легче слов, меньше малости,

Сколько было их таких – не упомню всех…

И росло себе, росло – как трава растет,

А теперь как раз пятнадцать исполнилось.

Думал было подивиться, что выжила,

Думал было пожалеть, в чем душа у ней –

А как вышла – златоглавая, рыжая –

Повстречаться на крыльце гостю шалому,

Света ясного белей, ярче листвия,

Что кострами полыхает по осени…

Уж и я остолбенел! Уж и свистнул я!

В жар и в холод перед ней гостя бросило.

Не бывало средь покосной травы еще,

Чтоб такой огонь-цветник, в жар кидающий:

С Ариадною играл, Дафну вынянчил –

А такого среди них не видал еще!

Так печатью и легло, пало на душу

На плечах беленых платьице детское…

Из за большого объема этот материал размещен на нескольких страницах: 1 2 3 4 5 6 7 8