О, это ни к чему! Я вижу, вами
Вполне надежно я защищена.
Жуан (выходя)
Ах, вот как…
Анна Я бы поостереглась
На вашем месте покидать укрытье.
Жуан
Положим, хоть кому прибавит прыти
Прелестная насмешка ваших глаз.
Трагические сцены нас смешат –
Стреляйте, дона Анна!
Анна (спокойно) Вы все тот же.
Но вы неправы: я вас уничтожу,
Когда вы подойдете хоть на шаг.
Жуан
Вот это я уже могу понять –
Девическая самооборона.
А это значит… Это значит, Донна,
Что вы пока что любите меня.
(приближаясь)
Вы любите меня – да или нет?
Анна
Вас одного. И потому на свете
Вы не жилец.
Жуан (с одобрением)
Я видел пальцы эти –
Они не дрогнут, занося стилет.
Такой я вас любил – да и сейчас,
Еще сейчас…
Анна (играя пистолетом)
Вот-вот, на этот случай.
Возможно, я теперь прицелюсь лучше –
Тогда уж не придется звать врача.
Жуан
Отважны, как всегда – и как всегда,
Как никогда – пленительны собою.
Кого бы удивило, что на бойню
Торопятся поклонников стада?
Три вызова на дню! Куда спешат?
С огнем в очах, как мотыльки на лампу!
К тому же, донна, до того галантны,
Что от дуэли остается шаг
До площадных подмостков… Просто жаль!
Ну, им ли обращаться с этой вещью,
(руку на эфес)
С которой мы срослись?
Анна Но вы не вечны.
Жуан
Ничто не вечно, Донна – ни кинжал,
Ни шпага – и однако же на них
Вы жизнь свою поставили вслепую.
Анна
Позатупились шпаги – ждите пулю.
Жуан
Ну, прежде поседеет ваш жених
Неведомый… Бедняга! Для жены
Вы слишком хороши, моя отрада.
Анна
Однажды я глядела в пламя ада.
С тех пор мои глаза обожжены,
И чернота, что восхищает вас,
Осталась в них навек, как память встречи.
От них погаснет золотистый вечер,
Обуглится зеленая листва;
Ничто – ни звездный свет, ни песни звук,
Ни ночи опьяняющая ласка –
Ничто не возвратит, ничто не властно
Их возвратить живому естеству.
Вернуть щекам умение краснеть,
Вернуть глазам умение смеяться –
Кто мог бы? Кто б осмелился?
Жуан Мне ясно,
Что это значит.
Анна Это ваша смерть.
Не от моей, так от чужой руки,
Сейчас или на первом повороте –
Одно я знаю точно: вы умрете,
Мой дон Жуан, мой бедный Арлекин,
А я, как верная Пьеретта, я
Игрушечным кинжалом на могиле
Себя ударю в сердце, что из пыли
И шелкового красного тряпья
Для кукол по дорогам и шатрам
Сшивают белозубые цыгане,
И занавес в лоскутном балагане
Падет – но не поднимется с утра.
Жуан (весело)
Но прежде, прежде тысячи юнцов
И старцев, и бесчисленные франты
Нарвутся по желанию Инфанты
(руку на эфес)
На этот вертел. Так, в конце концов,
Вы просто обескровите Мадрид!
Анна (воинственный взгляд в зеркало)
Ну что же – переселимся в Севилью!
Жуан (заливаясь хохотом)
Кого я слышу? Донна Анна, вы ли?!
Кто вашими устами говорит?!
Анна
Единственная воля, что влечет
Меня по жизни, словно из могилы…
Жуан
И все же вы убить меня не в силах –
Иначе б вы давно сравняли счет.
Анна
Тогда, дружочек, Анны просто нет!
Я потеряла все другие цели.
Жуан
А я предвижу час, для вас бесценный,
Когда, со мной покончив, наконец,
Вы ощутите смутную тоску…
А может быть, уже и ощутили?
Анна
Спросите кружева моей мантильи,
Когда они влачатся по песку,
Жуан, спросите каждый волосок
В змеиных кольцах, каждый локон крупный
Хотел бы одного: над вашим трупом
Склонившись, заслонить мое лицо
На миг и торжествующий оскал
Прикрыть завесой черной и надменной…
Жуан
Так говорила некогда Химена.
Анна
А там – добро пожаловать, тоска!
Когда я вас убью – а я убью
Вас непременно – знаете и сами –
Под нашим общим жизнеописаньем
Поставят точку.
Жуан (глухо) О, когда бы юн
Я был, как прежде, я б решился жить,
Быть может, для тебя…
Анна Великий Боже!
Я слышу иль ослышалась? Похоже,
Вы растеряли все искусство лжи!
Сплю или нет? Дышу иль не дышу?
Скажите, что ослышалась! Не верю,
Чтоб дон Жуан хоть на одно мгновенье
Заговорил как престарелый шут.
Такие ли я слышала слова,
Когда впервые в сеть меня ловили
Горячечные губы, что в Севилье
Призвали смерть, меня поцеловав?
И голос был – как огненная нить,
И смерть была – как порванные струны…
Жуан
Жизнь дешева, пока мы очень юны;
Под старость – приучаемся ценить.
Анна
Ценить? – Какой солидный оборот!
Коммерческий, весомый, как по смете…
Я вас ждала, чтобы уйти в бессмертье,
А надо было гнать вас от ворот,
Как обнаглевшего ростовщика
С его коммерческими словесами…
И это – дон Жуан?
Жуан (уязвлен) Судите сами.
Анна
Вот эта пожелтевшая щека,
Вот этих губ накрашенная щель,
Вот этот взгляд – пустой, без выраженья…
Я этому не верю.
Жуан (вне себя) Неужели?
А вас-то пощадил закон вещей?
Когда бы не боялся утомить,
Напомнил бы и час, и ночь, и дату…
Да, это он, которому когда-то
Вы подарили счастье, mon amie!
Скажите по-иному: вот и он,
К кому меня влекла любовь слепая!
Да, это он, с кем вы так низко пали…
Анна
О нет – карикатура на него!
Жуан (с притворной иронией)
Одних лишь крыльев лебединый шелк
Запомнила обманутая Леда…
Анна
Тот был поэт – и страха он не ведал,
И до брюзжанья бы не снизошел.
Вы – престарелый стряпчий, а не бог.
Пускай его не сравнивают с вами!
В его былых речах звучало пламя,
А в ваших – скрежетание зубов.
Таким ли предстоял моим очам?
Где тот Жуан? Где растерял слова ты?
Обычная мужская трусоватость
Проглянула из-под поблекших чар.
Снят петушиный бархатный берет,
И лысина победно заблистала…
Рука еще тверда, но сердце старо!
Ты стар – и ты боишься умереть!
Ты был всепожирающей душой
И от тебя остались только мышцы.
Ты стар – и ты любить меня боишься,
Ты стар, ты осторожен… и смешон.
Жуан
Молчите, Анна!
Анна Сдался так легко,
Хотя виска не задевала проседь!
Не смея ни любить меня, ни бросить,
Ты кружишь возле дома, старый кот.
А я еще во все колокола
Звонить велела, двери отпирая…
(бросает пистолет)
Да я ударом рук не замараю!
Не подниму кинжала со стола!
А я еще мечтала…
Жуан (в ярости) Замолчи!
Анна (заливаясь хохотом)
А я в мечтах рвала тебя на части!
Да ты умрешь от старости, несчастный,
Несчастнейший из всех земных мужчин!
И этот размалеванный паяц
Был демоном Севильи смуглолицым!
Жуан
Молчи!
Анна Не стану!
Жуан Анна! Дьяволица!
Молчи!
Анна Нет мочи!
Жуан (хватая ее пистолет)
Так умри, смеясь!
Выстрел.
Анна (задыхаясь)
Вот это месть! Живи или умри –
Теперь твой жребий никому не дорог.
Сегодня… превратился в Командора
Мой дон Жуан. Оставь… меня, старик.
(умирает)
Жуан один. Из глубины зеркала смотрит на него стареющий Командор.
Занавес.
1995
ТРИ ПОЭМЫ О РОБИН ГУДЕ
1
Кому сказывать досуг,
Кому петь не миновать –
Мала мельница в лесу,
Веселые жернова.
Много в старости седин –
То ли годы, то ль мука…
Стар на мельнице один,
Два у мельника сынка.
Две зеницы у очей,
Две опоры у ворот,
Как посмотрятся в ручей –
Воду оторопь берет!
Одна в поле борозда,
Один пахарь-коновод;
Одного птенцы гнезда,
Да пера не одного!
Один – будни, другой – сон,
Сладость горькая…
Один в батюшку лицом,
А другой в кого?
Один – правильный посев,
Другой – дикая лоза;
Один – парень, как и все,
Другой – сказом не сказать…
Али материн грешок?
Али рыцарский приплод?
Один – к мельнице душой,
Другой – черт не разберет…
Знай лишь по лесу бродить,
Когти снашивать…
И стоит-то, и глядит
Не по-нашему!
А он был прям, как деревцо, -
Все травы льнут к ногам! –
Не мельник был его отцом,
Не рыцарь, не цыган –
Его нашли в густом лесу,
Как птиц и как лисят.
Откроет только Страшный Суд,
Откуда он взялся!
Ни Бог, ни поп, ни черт, ни лорд
Не смогут известить,
Звалось ли «Локсли» то село,
Где поп его крестил,
И был ли он, гроза ночей,
Крещен в простой воде…
Он от рожденья был – ничей,
Он родился – везде;
Зато на зов его, на взгляд
Стрелой срывались с мест –
Лететь за ним в огонь и в ад –
Не только Мук, молочный брат,
Но вся шпана окрест.
Он шел по свету, их восторг,
Как легкий плащ, неся,
Он был как все – и как никто,
Он Робином звался!
Лесной ли дух, земной ли тать
Учил его читать
Все партитуры певчих стай
С зеленого листа?
Лесной ли дух, земной ли тать
Оставил эту стать,
И поступь – легче всех ветров –
Какая дарит кровь?
Ни там, ни здесь, ни встарь, ни днесь,
Во веки всех веков
Никто не знал таких чудес.
Откроет только Судный день,
Откуда он такой!
Зато куда бы он ни шел –
Все птицы пели вслед,
Все травы ластились, как шелк…
Так вырос Робин Капюшон –
Один на всей земле.
«Стены бы не влажные, да нары не жестки –
Много было б чести для нас, горемык!
От сумы-то в Англии не убережешься –
Как же уберечься бедняку от тюрьмы?
Спину заломило, да не встал на работу;
Год неурожайный, вот и вышел должок…
А кому не мило, а кому не любо тут –
Погоди, привыкнешь ужо!
Кто-то грешным делом и за пьяную драку,
Кто и за покражу, и за смертный убой…
А кто за бродяжество – такого добра тут!…
Вон сидит за то, что рябой!
В Англии, скажу я тебе, кто не сиделец?
Разве что доносчик да продажный монах…
Остальные – все тут. Не тому подрадели –
Хочешь отпирайся, хошь вини времена.
Всех в одну кутузку, словно в печку поленья,
Будь ты хоть апостол – кому проверять?
Вы за что с братишкой?» – «Да мы за оленя.» -
«Ничего, парнишка, будь ловчей вдругорядь.
Пошепту скажу для твоего интересу –
Тут таких охотников не меньше пяти…
Чей же был олень?» – «Да из баронского лесу.» -
«Ну, барон, тот ведомо – не любит шутить.
Это, я скажу тебе, навроде крещенья:
Не сидел, так сядешь – об чем разговор!
А кто увильнул да отсиделся по щелям –
Тот и есть первейший мошенник и вор.
Главное – не рыпаться. Дело привычки:
Так или за дело, а сидеть будем все.
Если даже рыцари, да что там – сам Ричард!
А вернется Ричард – считай, брат его сел.
Ну, чего потупился, как красная девка?
Дух людской не нравится, а может, клопы?
Мы тут, брат, привычные к таким посиделкам –
Привыкай и ты, следопыт!
Горевать да брезговать – не наша причуда;
И не по карману, да и сошка мелка…»
А в ответ как взарится бесовским прищуром –
Аж на полуслове проняло старика.
Удаль да гордыня, вековечные сестры!
Кто на вас посмотрит, того черт поберет!
«Стало быть, сиди, пока петух не снесется?
Жди, покуда вынесут ногами вперед?
Что ж, кому по нраву, с теми спорить не стану –
Ждите, пока можете, а мне недосуг.
У кого тут есть еще душа под кафтаном –
Нынче заночуем в лесу!»
И на эту речь неровным строем
К стенам подались настороженно…
Но из темноты уже к чужому
Без раздумья выступили трое:
Сразу видно, ни жены, ни пашни,
Ни одра, ни печки, ни лежанки!
Шалый сброд, рубашка нараспашку,
Шкуры на спине, и той не жалко,
Из таких, что негде ставить клейма,
Род и племя никому не ведом…
И один с рожденья звался Клемом,
А второму имя было Эдам;
Ну, а третий… Отчего сдавило
Горло? – Что за детские вопросы!
Оттого, что третий звался просто:
Статли, Виллом.
До поры такого в яме
Не водилось ни за кем:
Белый свет вровень с краями
И решетка на замке.
И достать-то вроде нечем –
Еле светится огонь…
Глядь – один подставил плечи,
Руки вытянул другой…
Как сумели умоститься –
Это спрашивай у них!
А вожак взметнулся птицей,
На вершине очутился
И к окошечку приник.
Скарб валялся на помосте,
Выли смертники в дыре,
Сторожа играли в кости,
Дрых привратник у дверей…
Руки, шибче! Сердце, тише!
Кровь приливами у щек!
“Что-то дремлется, братишки, -
Али выпить бы еще?”
И не лязгнула решетка,
И замок не громыхнул…
“ – Что там слышно? – То ли шепот,
То ли молятся ко сну…
Коли правда припекло их –
Наше дело сторона.
Ой, ребята, в сон-то клонит,
Так под лавку и хоронит…
Хоть совсем не вспоминай!”
Не от матери-воровки,
Не от прадедов-цыган –
Десять пальцев тонких, ловких,
И замочная дуга.
Дело, спорься! Смерть, не скалься!
Не состаришься в тюрьме!
Десять пальцев, десять пальцев –
Богоданный инструмент!
Будь ты Цезарь, будь ты плотник –
Не сидеть тебе в плену!
А веревка из лохмотьев –
Дело нескольких минут…
…Отдохнув от будней ратных –
Тут и кошке не сбежать! –
Спит тюремщик, спит привратник,
Мирно дрыхнут сторожа…
Отомкнув засов толстенный,
Легче тени сквозь кусты –
Через стену! Через стену!
Через стену, через тын!
Поутру – замок с решетки сорван,
Стража в путах, некого к ответу!
И прозванье “Отомкни-засовы”
От тюрьмы к тюрьме пошло, как ветром.
А потом разнес народный гений
Уж такое, что и слушать дико:
Дескать, объявился в Ноттингеме
Некто по прозванью Невидимка…
Словом, замололи языками –
Чудеса посыпались как градом.
Как тут быть? Назначили награду,
Хоть и пустяковую покамест.
Привечай жильцов, зеленый Шервуд!
Так они в лесу и оказались:
Парень с соколиными глазами
Да еще четыре оглашенных.
Ветер не отыщет их на воле –
Людям и подавно не угнаться!…
…Было вожаку всего пятнадцать.
Было остальным немногим боле.
2
Ой, ночь густа –
Ни глазка, ни звездочки…
Не спи, привстань,
Чья беда и слезы чьи!
Ой, был купец –
Куда силы делися?
О-дин как перст
Усебя на мельнице.
Ой, тянет в сон –
Вертится колесо,
Ой, тянет вниз –
По-пробуй, распрямись…
Вста-вай с печи –
Лютым голосом кричи!
О-гонь трещит –
Скачут факелы в ночи!
Вста-вай, седой –
На запруду за водой!
Вста-вай, старик –
Беда, мельница горит!
Ой, стар – не хитер –
Кто же двери-то припер?
Ой, стара голова –
Пропадать не миновать…
Четыре стены,
Взор от дыма застится…
Ой, где ж вы, сыны,
Два сынка глазастые!
Такую свечу
Справил в даль далекую!
Аль сердце-вещун
Ни разка не екнуло?…
…Ровно кто-то - за плечо среди ночи,
Ровно сполохом по жилам набатным, -
Тихим шорохом над ухом: “Сыночек!”-
Ровно колокол над ухом бабахнул.
Ровно пламенем смело паутинку,
Ровно вихрем отнесло покрывало,
Ровно сна в очах вовек не бывало –
В пол-дыханья на ногах очутился.
Каждой жилочкой дрожа, каждой порой,
И неведомо, и Бог весть откуда…
“Мук, братишка, заспались мы не впору,
Подымайся, брат, на мельнице худо!”
Галоп ветвей, набат в груди,
Ночная тьма – вдогон.
- Эй, Робин, что там впереди?
Как будто бы – огонь?
Но сброшен страх, оставлен страх,
Молитвам свой черед!
“- То дровосеки у костра.
Вперед, малыш, вперед!”
А путь летит, а страх растет,
Из жил свивая жгут…
- Нет, Робин, это не костер!
“ - Должно быть, траву жгут.”
- Но как же, брат, не время, брат,
Не осень на дворе!
“ - Так то торфяники горят”,-
В губах ответ, в груди набат, -
“Скорей, малыш, скорей!”
Все ближе путь, все тяжче вдох,
Все ближе гром беды!
- Ах, Робин, Робин, близок дом!
Ах, Робин, горек дым!
Ах, Робин, Робин, дай вздохнуть –
Последний поворот!…
…Но дорог миг, но близок путь,
Хрипит измученная грудь:
“Вперед, малыш, вперед!”
И с поворота, на бегу,
Вам было суждено
Изведать больше, чем беду,
И горше, чем вино,
Испить до дна. Такой удар
Равняет все года!
Глаза, такое увидав,
Погаснуть навсегда
Должны бы. Если там, внутри,
Не сталь и не скала, -
То грудь, издав подобный крик,
Порваться пополам
Должна бы. Длань какой вдовы,
Какого палача
Тебя оставила в живых
В тот непроглядный час?
Наградой никаких трудов
Не будь, судьба моя:
Увидеть с поворота в дол,
Как догорает отчий дом
В лощине у ручья.
Увидеть – и не улететь
За ним до самых туч!
И страшный крик:” – Отец! – Отец!”
Два раза вспарывая тень,
Уходит в темноту.
Глаза, как угли, горячи
Под судорогой век…
И ты кричишь, кричишь, кричишь,
Покуда мрак черней ночи
Нисходит к голове.
К тебе вернулся жизни ток
Среди знакомых крон.
И ты спросил у брата:”Кто?”
И Мук сказал:”Барон.”
Чуть шевелящийся язык
Был холоден и дик…
Но ты не пролил ни слезы,
Прижав его к груди.
И что-то зрело до поры,
Как слово, как пароль,
Как пламенеющий нарыв
Под черепной корой,
Как яд, разлившийся в крови,
Как ржавчина на ржи…
Молчали все. И первым Вилл
Сказал: “Ему не жить.”
Ни суд, ни милость не даны
Тебе, - закон гласит.
Но есть святой закон войны –
Закон для малых сих,
Закон последнего из прав,
Попранных испокон, -
Закон сохи и топора,
Стрелы твоей закон,
Закон, пылающий огнем
Под траурной золой,
Закон от разоренных гнезд,
Отчаянных голов,
Закон Давида и пращи
Во веки всех веков,
Закон берущихся за щит
Израненной рукой,
Закон, на пепле всех руин
Вздымающий главу, -
Закон, что именем твоим
Однажды назовут.
И, словно сорок лет легли
На два худых плеча,
Ты молча поднял лук с земли
И молча взял колчан.
И, с той же волчьей худобой,
Бесшумные, как ртуть,
Четыре тени за тобой
Шагнули в темноту.
И не проглянула луна
Ни разу в свой проем…
А ночь была пьяным-пьяна,
А ночь была черным-черна –
Как на сердце твоем.
Бывает тишь перед грозой –
Она всего густей.
Над Ноттингемом как дозор –
Верхи баронских стен.
Но в эту полночь тьма цвела
Могильною травой…
Пропела первая стрела,
И рухнул часовой.
В зубец стены вонзился крюк,
Мелькнула тень – и вот
Уже снимают десять рук
Засовы у ворот.
И как положено, во тьме,
В час страсти и суда,
В баронский дом вступила месть,
Как тать и государь,
Под скрежет каменных опор,
Под гул и дрожь моста,
Вошла невидимой стопой
И воцарилась там.
И, потревоженной главой
Встряхнувши от толчка,
Барон увидел приговор
В нацеленных зрачках;
И ведом только лишь стене
Его последний всхлип…
И пять неслышимых теней
Во тьме его несли.
А ночь звенела и ждала,
Кусая удила;
А ночь расплавилась дотла –
Как кровь, текла; как смоль, текла;
Но честь была белым-бела –
Как белый плат, была.
Сплетня город, как ворона,
Облетела к ужину:
Ноттингемского барона
В петле обнаружили!
До чего народ бедовый,
Сто чертей бы в рот ему…
Возле собственного дома,
Прямо над воротами!
Конопляный шарф намотан
На башку баронову,
И углем во все ворота,
Черным по беленому:
“Всем любителям поджогов –
От бесштанной погани:
Хочешь жить – не трожь чужого,
Чтоб тебя не трогали!”
И в каких такое странах,
И когда ж, и где ж это –
Кто ж баронов, как баранов,
На деревьях вешал-то?
Вон, качается, родимый,
На ветру, что деревце!
Ой, сограждане-людыны,
Что на свете деется!
А слушок пошел-пошел уж
Въедливее извести:
Человека в капюшоне
Видели поблизости.
В городке богоспасимом,
На квашне замешанном,
Завелась нечиста сила,
Что-то вроде лешего…
И еще пошло шептанье
От хибары к терему:
Трех парней не досчитались
По цехам артельные.
Самы, сказывают, те, мол,
Те, что хуже язвы, мол…
А кого ловить – невемо:
Имени не названо.
3
Постель тебе – лист,
Дом – хоромы до неба;
Ешь, пей, веселись,
Молодость бедовая!
Полны закрома!
Что ручей – то кубок!
Зе-леная масть,
Розовые губы.
Эх, жизнь задалась,
Князь ты мой дорожный!
Бе-совская власть,
Вольная таможня.
Хоть чиновный, хоть военный, хоть барин –
В полминуты от поклажи избавим!
Двадцать лучников – и каждый при деле,
Каждый телом за тебя и душою…
И идет себе в обход по владеньям
Князь древесный – человек в капюшоне.
Рог серебряный на тонкой цепочке,
Поступь легкая да лук за плечами…
Только птицы – перелетная почта –
Короля на всем пути величали.
На сто речей
Разных, голосистых:
Ты – чей? Ты – чей? –
Флейты, лютня, систры.
Весь лес, вся трава,
Все лесные пажити…
Да ваш я, ваш –
Не признали, скажете?
Смешали? – С кем?
Не признали? – Бросьте!…
…Тропа – к реке;
Через реку – мостик.
Сно-пы лучей!
В шелесте и в щебете:
Ты – чей? Ты – чей? –
Ваш я – и ничей еще!
Речные струи,
Дождевые радуги…
Я – ваш, вы – мои,
Третьего не надобно!
Все горы – с плеч,
Чудо-колыбельная!
А из лесу встречь,
А с другого берега….
- И ни друга, и ни дома -
Не с кем горе горевать!
Голова моя бедова,
Горемыка-голова.
И в плечах-то вроде сажень,
Да присажена к плечам
Голова-моя-пропажа,
Погремок для палача!
Ни зима тебе, ни осень -
Хоть бы разом в полынью!
Как земля еще выносит
Буйну голову мою?
Что ни скажут - в ус не дую,
Не согнусь на полвершка.
Голова моя-ты-дура,
Непоклонная башка!
Ни те барин не хозяин,
Ни монахи не закон -
Каково тебе, раззяве,
С эким дурнем-языком?
Да язык еще полхуда,
Каб не уши выше лба:
Кулачищи-то по пуду
У господнего раба!
И ни лорда, и ни черта
Даже в детстве не робел,
Видно, кончить мне с почетом:
На осиновом столбе.
Видно, путь до той осины
И сейчас коротковат...
Голова-моя-трясина,
Горемыка-голова!
Кто под стрехой голубиной,
Кто при теплом очаге,
Только мы сам-друг с дубиной
По дороге в Ноттингем.
И суму наполнить нечем
Будет парню к январю...
Ох, кого-то нынче встречу!
Ох, чего-то натворю!
Разлетелись пестрой дробью
Птичьи гости;
Смотрят двое исподлобья
Через мостик.
Речка голос затаила,
К дну припала…
Запришептывали ивы:
Ну и пара!
Глянь из-под горсти,
Да не перепутай!
Тот – футов шести,
Этот – семи футов!
Гля-ди веселей,
Не побит, не съеден!
О-дин как олень,
А другой – с медведя!
Вода – не вода,
Дрема или сплетня?
Та-ких не видал,
Лес тысячелетний!
Доска – не доска:
Ножевое лезвие!
Ой, стежка узка
Над рекою резвою!
Как строчка – пунктир
Надвое разложится?
Дво-им перейти –
Никакой возможности!
Не мост, а тупик –
Тоньше, чем ресница!
Ко-му уступить?
Кому потесниться?
Переклинило куму у порога!
«Дай дорогу!», - а кому «дай дорогу»?
Коротенек через речку мосточек!
« – Как зовут тебя?» - а тот: «Кто как хочет!»
Еле-еле двадцать лет – по усам-то!
« – Чей же будешь?» – а в ответ: «А ты сам кто?»
Был покой тебе сердечный, да где он?
« – Сам-то здешний?» – «А тебе что за дело?»
Во-прос для души -
Помогите, братцы!
Ни-как не решить,
Ежли не подраться!
Не ты и не я –
Нрав наш голубиный!
О-дин нам судья –
Честная дубина!
Во-прос не прост –
Не пустая здравица:
Ко-му через мост
Первым перепавиться.
Кинуть жребий – ни гроша, ни червонца!
« - Подеремся, что ли, гость?» – «Подеремся!»
На Север, Запад и Восток,
Кругом, за веком век,
Стремятся тысячи мостов
Над тысячами рек.
И каждый свой почетный лист
Имеет в Книге Книг…
На них сражения велись,
И Бог спектакли без кулис
Разыгрывал на них.
Но не сравнят ни пушек гром,
Ни смелый лязг мечей
С полуобтесанным бревном
Через лесной ручей,
Где вместо всех подлунных царств
Царило пенье птиц,
Где не сумели два юнца
Однажды разойтись,
Где первый раз две пары глаз
Сошлись глаза в глаза…
Там не оспаривали власть,
Но там легенда родилась
Лет восемьсот назад.
Века уходят далеко,
Давая крен земле.
Ручей, быть может, стал рекой,
А может – обмелел;
И сгнил до щепочки давно
Тот мостик дровяной…
Но до сих пор передо мной –
Всегда передо мной,
Под сумасшедший перестук
Их боевых забав –
И мост, и драка на мосту,
И хохот, и труба,
И всплеск воды, и новый всплеск
Со скользкого бревна…
Их слишком мало, этих мест,
Но даже деревянный крест,
Ей-богу, не цена –
Ни даже тысячная часть
Цены за этот плес,
За плеск ручья, за блеск луча,
За бой на дровяных мечах,
За этот мост, за этот час,
За все, что он принес…
…Плащ наземь сбрось,
Тул к суку приладили…
От-куда гость?
Экая громадина!
Сошлись грудь в грудь –
Гнитесь, буки-ясени!
От-куда, друг?
Экая орясина!
В целой Англии не видели чище –
Ровно башня из господских хоромин!
Голова ему твоя – по плечище;
Поздороваешься – шапку уронишь!
Не-ровен час –
Ни скамьи, ни лестницы!
На тех плечах
Целый полк уместится!
Ма-хнет с душой –
Спьяну ли, стрезва ли, -
Аж свист пошел –
Поминай, как звали!
Пригнись! – Ни в жисть! –
Град быстрее дроби.
Держись! Держись,
Робин, Робин, Робин!
Бро-сай игру!
Не слабак, не хилый…
От-куда вдруг
Экая махина?
А дубина его – правда ли, сны ли? –
Кабы мостика-доски не тяжеле!
Ой вы шервудские дебри лесные,
Не видали вы такого сраженья!
Ровно в шутку, выше маковки метит:
Вровень собственной башке крутолобой.
И такой идет над мостиком ветер –
На ногах и удержаться не пробуй!
Тре-щит мосток:
Груз не по одежке!
« - Сда-вайся!» – тот;
Этот: « - Не дождешься!»
В клу-бок сплелись,
Грудь теснее груди.
Ди-вись! Дивись,
Все честные люди!
Близь в близь, горсть в горсть –
Затрещали кости…
« – Сда-вайся!» – гость;
Робин: « – Не таковский!»
Дро-жит листва
Вдоль ручьевой пристани…
« - Сда-вайся, хват!
Все равно не выстоишь!»
Пле-чо в плечо,
Палки измочалены…
« – Сда-вайся, черт!
Экий ты отчаянный!
Не жди добра!
Кончится несчастливо!
Сда-вайся, брат!
Косточки трещат уже!
Мах-ну сплеча –
Прощевай, душа твоя!» –
…Молчит смельчак
Над доскою шаткою.
Уз-ка тахта,
Жесткая простынка!
А тот: « – Ах, так?!
Ну тогда остынь-ка!»
…Удар в плече –
Что твое копыто!
Ны-ряй в ручей,
Вольный следопыт мой!
Плы-ви в воде –
С плавниками, с ветками!
А тот: « – Ты где?» –
Перегнувшись вслед тебе.
А тот: « - Вернись!» –
Да в речное кружево,
Да с моста – вниз,
Свой трофей выуживать!
Что ж вы, птицы, не запомнили дату?
Что ж вы, ивы, не заметили место?
Вылез на берег мокрее ондатры
Вольный йомен из шервудского леса.
Лет семнадцать побродивши по свету,
Не терял еще земли под ногою!
А над лесом все разносится: «Где ты?»
А над речкою: «Ой, горе мне, горе!
И зачем ты меня, мать, отпустила!
Ох, доплачется по мне конопля-то!
Доигрался со своей хворостиной –
Загубил живую душу, проклятый!
Ти-ха листва,
Не расскажет дерево…
Ой, парень-хват,
Что же мы наделали?
Сда-вило грудь,
Руки-ноги предали…
Ой, ми-лый друг,
Как зовут, не ведаю…»
Зазвенело тут по соснам высоким,
Разлилось по-над водою приливом,
Раскатилось ветерком по осоке,
Зашуршало по кустам шаловливым,
Загудело, точно вешняя вьюга,
Словно шалая гроза среди лета;
И на этого на «милого друга»
То ли эхом, то ли вместо ответа,
Позамешкавшись ни мало, ни много, -
Надо ж вытрясти песок да водицу! –
От раската королевского рога
На сто миль дремучий лес пробудился.
И, уже напротив пришлого стоя,
Бросил с берега: «Дурак, чего ждешь-то?
Уж пора бы докумекаться, кто я,
Коли сразу не признал по одежке!»
Помутился небосвод бирюзовый
Словно в зеркале, в речушке журчащей –
То на звуки атаманского зова
Вся команда привалила из чащи.
Рвань лесная, всем картинам – картина,
Глаз насмешливый, котомка пустая –
Из опасности спасать побратима
Налетела соколиная стая.
На отчаянных плечах – капюшоны;
В растревоженных очах – половодье…
Налетели – и глядят на старшого
Да на пришлого глаза переводят.
Глядь – один среди реки, точно камень,
А с другого ил ручьем так и льется!
И промолвил: «Что за птица такая?»
Вильям Статли, вестовой полководца.
И, расстегивая мокрый до нити
Пол-кафтан полугосподского кроя,
Отвечал начальник пастве: «Воитель.
Вишь, какое мне купанье устроил?»
Те нахмурились, ключом закипая, -
Кулаки едва не до крови сжаты, -
«Ну, уж мы его сейчас искупаем…»
« – Только троньте», - отозвался вожатый.
А потом – слыхала братья лесная, -
Выливая сапоги по три пуда,
Буркнул пришлому: «Айда, что ли, с нами –
После боя просушиться не худо.»
Тот из речки – стала мелкою речка!
На вершок упала гладь водяная!
И едва-едва обретши дар речи,
Ажно головы назад загиная, -
« - Как зовут-то тебя, гость береженый?
За кого читаем нынче молитвы?»
« – Нарекли меня по батюшке Джоном,
А по прозвищу мы пишемся Литтлы.»
Вся ватага так и села на месте!
Ай да имечко, брательник родимый!
И промолвил тут: «Сейчас перекрестим!»
Вильям Статли, записной заводила.
Перемолвились над звонкой речонкой,
Перефыркнулись, тряхнув волосами,
И спросили: «Вилл, а как наречем-то?»
Что ответил он?…
…Да знаете сами.
1998 – 2003
ЛЕГЕНДА О ВИС И РАМИНЕ
(по мотивам грузинского народного эпоса)
Действующие лица:
Пахпур Джорджанели, рассказчик
Моабад, шах хорасанский и хорезмский
Зард, его побочный брат и визирь
Рамин, его младший брат и наследник
Шахро, царица страны Махи
Виро, ее сын
Вис, ее дочь
Кормилица Вис
Гуль, дочь наместника Рафеда
Мальчик, уличный торговец фиалками
Слуги, приближенные и невольницы Моабада
Пахпур Джорджанели
Вы хотите услышать песнь? Ей тысяча лет
И она стара, как вино, на моих губах:
В незапамятном веке в персидской славной земле
Жил могучий владыка по имени Моабад.
Моабад выходит и становится у рампы лицом к зрителям
Был он грозен в бою, был охоч до пышных пиров,
И на званом пиру однажды – так говорят –
Повстречал жемчужину жен, царицу Шахро,
Шахро выходит и становится напротив Моабада
Дочь царей и жену Кайрана, тоже царя.
И сказал: «Ты меня пленила, роза мечты!
Увлекли мою душу ресниц твоих невода!
О царица красавиц, уж если замужем ты,
То по крайней мере хоть дочь за меня отдай!»
И она улыбнулась, затмив сияние дня,
Подняла свою бровь, словно шелковую пращу,
И сказала: «Владыка, нет дочери у меня!
Но уж если родится, то я тебя извещу».
Вот прошло уже больше лет, чем сказано слов,
Вот уже и тринадцатый год над землей навис…
И второе солнце в тот год над землей взошло:
Родилась у царицы дочь по имени Вис.
Вис выходит и становится к рампе
И клонилась трава, чтоб следы ее целовать,
И цветы расцветали пышней от касанья рук…
И забыла Шахро опрометчивые слова,
Что когда-то сказала шаху там, на пиру.
Но, на этом пиру с нерожденною обручась,
Не забыл Моабад, в ожиданье ставший седым:
Тридцать лет он за часом отсчитывал каждый час,
Тридцать лет выжидал он зенита своей звезды.
Вот уже миновала зима, весна расцвела,
Вот уже несравненной пошел семнадцатый год…
Был сверкающий день не яснее ее чела,
Горный ветер не легче крылатых ее шагов.
И задумалась мать: кто достоин такой красы?
Где найдется такой награде равный герой?
И пришел на ум ей лишь только собственный сын,
Старший брат Вечерней Звезды, красавец Виро.
Виро выходит и становится рядом с Вис
И сказала она: «Будет дочерью мне сноха
И воистину будет мне сыном желанный зять!»
И, в подобных словах не найдя ни тени греха,
Муж и сын согласились – язычники, что с них взять!
И, готовясь к великому празднеству и пирам,
Ни Шахро, ни Кайран не гадали, что впереди…
Но услышал об этом в далекой стране Морав
Моабад – и стеснилось сердце в шахской груди.
Все актеры, кроме Шахро, уходят
Входит Зард
Зард
Я проехал пол-Хорасана и весь Хойстан.
Я летел, точно буря, что шла за мной по пятам.
Я посланцем вступаю под сей благодатный кров…
Где жемчужина дольних земель – госпожа Шахро?
Ей, усладе очей и владычице здешних мест
Повелитель и брат мой приветствие шлет в письме.
Письмо Моабада
Будь здорова многие лета, светоч дневной!
Пусть счастливая весть прилетит ко мне соловьем!
Я послал караван за обещанной мне женой,
Что на свет тобой рождена на счастье мое.
Как ковры, к ее легким стопам расстелю края
Хорасан и Хорезм, и трижды славный Ирак.
До рожденья была мне обещана дочь твоя –
Или нынче забыто все то, что было вчера?
Или клятва в твоей душе успела истлеть?
Или ждал понапрасну я целые тридцать лет?
Или жатву мою собирать не пришла пора?
Или гнев Моабада без страха встретит Кайран?
Зард
Я не ведаю, долгий ли путь мне глаза слепит,
Или очи от старости стали не без греха?
Госпожа, здесь похоже в разгаре свадебный пир –
Не забыла ли ты на него позвать жениха?
Отвечай мне, если как прежде, сердцем пряма!
Вис (войдя, после паузы)
Отчего так печальна моя госпожа и мать?
Что за гость решил моей свадьбе честь оказать?
Зард
Я визирь венценосного брата, мне имя Зард,
Я пришел за тобою.
Вис Блаженна моя судьба.
Так меня пожелал поздравить шах Моабад?
Зард
Не такое здесь ждали увидеть мои глаза,
И не этой бы свадьбе обрадовалась душа.
Не посыльным, а сватом прислал меня шахиншах –
Ты обещана в жены ему тридцать лет назад.
Вис
Вот невемо откуда пришла на меня печаль!
Тридцать лет назад! Это сколько ж ему сейчас?
Ведь тебе серебрит седина украшенье щек!
Зард
Разве в юности сила мужа?
Вис В чем же еще?
И деревья могучи, покуда срок не иссяк!
Сколько лет ему? Сорок? Семьдесят?
Зард Шестьдесят.
Вис (всплеснув руками)
Чтобы я, да ступила ногой на такой корабль!
Шесть десятков лет! О душе подумать пора!
У меня есть Виро, мы с ним – единая кровь!
Неужели бросить его, расстаться с Шахро
И поехать с тобой в никому невемую даль?
|
Из за большого объема этот материал размещен на нескольких страницах:
1 2 3 4 5 6 7 8 |
