На островах ГУЛАГа

Увы! Куда ни кину взор –

Везде бичи, везде железо,

Законов гибельный позор,

Неволи гибельные слёзы;

Везде неправедная Власть!

"... хотелось бы всех поименно назвать,

Да отняли список, и негде узнать.

…………………………………………….

О них вспоминаю всегда и везде,

О них не забуду и в новой беде..."

Анна Ахматова "Реквием".

На островах ГУЛАГа.

Поздно вечером Рокоссовского вызвали: «С вещами! На выход!" и длинными коридорами и переходами привели в небольшую подвальную камеру, где объявили, что его отправляют в исправительно-трудовой лагерь (зону) для отбывания срока наказания по этапу. Предложили расписаться, что ему прочтён приговор, но он отказался, так как ни в чём не виновен. Ему сказали, что это ничего не меняем, ибо решение принято "там". На вопрос: "Где там? Кто принимал решение?" - ответа не последовало.

Ночью посадили в тёмный, неосвещённый фургон, без окон и с глухой дверью. Везли долго, видимо, далеко за город и привезли в тёмный железнодорожный тупик неизвестной станции. Тупик нигде не имел освещения. Фургон подогнали к пакгаузу, в который высадили всех и загнали в один угол. Помещение пакгауза было щелястым, сильно продувавшимся ветром, так что поспать от холода и сквозняка, почти не удалось. Мешали, также крики и мат конвоя, который за ночь сделал несколько ездок, каждый раз привозя новые группы заключенных. Сон короткими урывками, не освежил уставших людей, не дал отдыха и голова была тяжелой. Ранним утром всех погрузили в «столыпинский» вагон с зарешеченными и закрашенными окнами, через которые ничего не просматривалось.

В. пути было много остановок и на одной стояли долго, пока не услышали команду: "Политические, с вещами, на выход!" Оказалось, что это Петрозаводск: старая деревянная тюрьма за высоким деревянным забором. Межкамерные перегородки тюрьмы тоже деревянные, тонкие, дающие возможность переговариваться между камерами. Питание обычное: жидкие щи из квашеной капусты, и частенько без хлеба. Запомнились эти голодные дни и охранники с собаками. На прогулки не водили, на допросы не вызывали. Через несолько дней, неожиданно для всех, быстро затолкали в "телячий" вагон, без печки, и привезли в один из лагерей Медвежьегорска. Было не понятно: "Зачем же высаживали их в Петрозаводске?"

Медвежьегорск был центром строительства Беломоро - Балтийского канала, в нём находилось Управление содержания и эксплуатации его. Ещё велись работы по доделке, достройке некоторых его сооружений. Само строительство велось спешно: органы НКВД поклялись Сталину выполнить его задание и построить канал за один год. Обещание и клятву выполнили дорогой ценой. От нещадной эксплуатации зеков, увеличении рабочего времени и норм выработки, при недостатке питания, одежды, топлива, медикаментов, морозов, болезней и недоедания погибло по разным источникам от 100 до 500 тыс. заключённых. Точную цифру теперь невозможно установить, а если взять среднюю, то будет 300 тыс., но и этим цифрам верить невозможно, так как их округлили до сотни тысяч и сразу ясно, что они ложные, но других то нет!

В Медвежьегорске органы НКВД создали четыря лагеря (зоны), располагавшихся так, что город стал огромной лагерной зоной для содержания зека. В каждом лагере имелось 20-25 жилых бараков и не менее десятка вспомогательных построек, в городе имелась больница для зека, которая считалась "показательной". Здесь же формировались северные этапы, направлявшиеся в Кемь – лаг, на Соловки ("СЛОН"), в Мурманский округ и др. Главной властью в городе было Управление НКВД.

В зоне Рокоссовского сначала направили на общие работы: возил на тачке щебёнку к бетономешалке, но через пару дней от коменданта на развод пришёл «вертухай» и снял Рокоссовского с этой работы: требовался крепкий мужик – истопником для бани. Истопник, помимо, топки пяти банных печей, одна из которых предназначалась для вошебойки, должен был пилить и колоть дрова, которые к бане привозились хлыстами. Хлосты привозили из негодного для строительства леса, сильно сучковатые, свилеватые и даже с наплывами на кряжах. Они плохо кололись и пилились. Рокоссовский не сразу приспособился пилить лучковой пилой, которой ранее и не видал, но умные и крепкие руки бывшего каменотёса быстро освоили карельскую пилу. Было затруднение с заготовкой растопки, для которой нужны сухие дрова, сосновые смолистые пни и береста, но и это топочное дело быстро наладилось на полный ход. И комендант был доволен новым истопником, и за хорошую работу выписывал доппаёк или премблюдо.

Рокоссовский от того короткого времени пребывания в Медвежьегорске осталась в памяти благожелательность местных жителей, которые работали в зоне на некоторых работах, как вольнонаемные: один мужчина, проходя мимо, показал, как правильно работать на лучковке, какой делать развод, как подтягивать лук и ушел, не назвав себя. Однажды проходили три женщины, остановились неподалеку, пошептались между собой и ущли, а потом Рокоссовский на крайнем чурбане обнаружил три вареные картофелины.

И вдруг неожиданность, к которым он стал уже привыкать резко изменившая его жизнь: срочный вызов на этап – на этот раз в Москву, во внутреннюю тюрьму на Лубянке. По длинным, унылым коридорам и тускло освещенным лестницам, провели в подвал, в одиночную камеру. Не успел оглядеться, как тут же последовал вызов на допрос. Московский следователь вёл допрос однотипно с ленинградскими, видимо, органы разработали единую, стандартную методику допросов: требовали сознаться в совершенных преступлениях и… писать, писать и писать… или подписывать готовый протокол допроса.

Следователь напирал на то, что Рокоссовский, ещё в царское время для целей шпионажа, как скрытый агент Пилсудского, вступил солдатом в драгунский полк, и в дальнейшем с этими же целями вступил в Красную Гвардию и Красную Армию, где всеми мерами старался подрывать могущество Вооруженных сил первой в мире Страны Советов… И, что он, служа инструктором 1-й Монгольской кавдивизии, был завербован японской разведкой, которой передавал сведения о состоянии монгольских и советских войск. Добивался, чтобы он дал показания о своих связях с зарубежными резидентами… Требовал указать тех, кто Рокоссовского завербовал во вредительскую военно-троцкистскую организацию, с кем в ней был связан, и какую вредительскую работу он исполнял и его подчинённые в данной организации. Следователь непрерывно утверждал, что такими показаниями Рокоссовский спасёт свою жизнь и жизнь своей семьи и т. д., бесконечное однообразие допроса.

О заключении Рокоссовского в Лубянской тюрьме писал В. Успенский:

«Сталину имя Рокоссовского было названо, когда обсуждалась кандидатура командующего войск в Монголии (Халхин-Гол)... В Монголии воевал Рокоссовский, командовал там кавалерийской бригадой в сражениях с Унгерном… Рокоссовский на Лубянке, но он жив».

Не добившись от Рокоссовского нужных показаний и признания в мнимых преступлениях сладователь отправил его на этап в Бутырскую тюрьму, из которой в закрытом фургоне на платформу в железнодорожном тупике и погрузка в товарный вагон, вместивший 75 зека (в такой вагон помещали по 40 красноармейцев или 8 лошадей).

Об этом писал А. Антонов-Овсеенко ("Портрет тирана", с.247-248): "Зимой 1939 года командира корпуса Константина Рокоссовского перевели в Бутырскую тюрьму. Убежденный комунист, он вступил в партию в девятнадцатом году и успел зарекомендовать себя смелым воином и умелым полководцем. В камере он встретил известного большевика.

-И ты попал, старина?! Что творится. Я ничего не могу понять. Это ведь хуже, чем бить из орудия по своим... ты старше, скажи, объясни, дай ниточку, чтобы я понял... Может это так нужно?..

Рокоссовскому со следователем повезло. Ему, уроженцу Польши, могли "пришить" шпионаж и расстрелять, а его всего-навсего отправили в лагерь. Он угодил в Княж-погост, севернее Котласа, оттуда его освободили в 1940 году. Тюремные переживания остались с ним навсегда. Он совершенно не терпел энкаведистов и держал в личной охране только военных. После войны Сталин против желания маршала поставил его Министром Обороны Польши. В Варшаве Рокоссовскому довелось стать мишенью нескольких покушений польских патриотов, а в 1956 году покинуть пределы Польши…" Какая горькая судьба "- сказал он другу. - "В России меня считали поляком, а в Польше - русским..."

В те времена везением называли отправку в зону на 10 лет, если сравнивать с расстрелом. Этап до Княж-погоста был тяжёлым: на трёхэтажные нары вагона разместились 75 зека, двери на замке, в окна глядеть запрещено (бывало, что за нарушение стреляли), предельная теснота и духотища. На дорогу выдали сухой паёк: ржавые селёдки и плохо пропечённый чёрный хлеб с отрубями и подмоченный сахар.

Сосед Рокоссовского по нарам селёдку сразу же выкинул. Почему? - спросил он. Сосед не раз бывавший на таких этапах сказал, что воды дают очень мало, на редких остановках, не более кружки на человека. А съешь с голодухи кусок селёдки, - не утерпишь и больше... замучает жажда, а это похуже голода, - сам испытал и на других насмотрелся.

В Княж-Погосте Рокоссовского ближайшим же этапом, - по воде, отправили в Ухту. Железной дороги Котлас-Воркута ещё не было, а пока на старом колёсном пароходе по Северной Двине шли до Архангельска, а там под конвоем, перегнали к морской гавани, с которой пароходом же до Нарьян - Мара, где всех вывели на берег. Часть зека пошли в местные зоны, остальных загнали на баржу, где в ожидании их томились многочисленные зеки. Политических поместили в отдельный трюм и на палубу не выпускали, в отличие от уголовников и женщин. Трюмы без всякого освещения забиты битком, нары четырёхэтажные, люки плотно закрыты. Все мучались от невыносимой вони и ужасной духоты, много больных, но медпомощи не было, хотя и имелись врачи из зека. Мечтали о свежем воздухе: "Хоть бы глоточек..." С нетерпением ждали редких посещений охраны, которая заходила с фонарями, в сопровождении конвойных. При этом выносили на палубу умерших. Свежий воздух поступал и при высадке отдельных групп зека в лагерях, которых по берегам Печоры было много. Большую партию высадили в лагерь Чибино. В трюмах стало просторнее, и воздух посвежел. И вот Ухта - конец тяжёлого этапа.

В Ухте Рокоссовского не задержали и сразу же включили в очередной этап, по воде, на Воркуту. О пребывании Рокоссовского на пересыльном пункте Ухты свидетельствует К. Рябчиков, бывший заключённый многих лагерей и чудом уцелевший в них ("Ветеран" № 14, 1989г.):

"Пересылка. Ухта, Камера. Топчан. Я чуть не воскликнул от удивления, увидев одного узника: "Да я ж его, мать честная, знаю!" Это был один из руководителей Военно-Воздушных Сил. Но ещё больше удивился, когда в барак в полувоенной форме вошёл Рокоссовский. Он был с нами всего лишь один день".

И снова душный трюм баржи: по Печоре до реки Уса против течения, пересекли Полярный Круг и далее по Усе до последнего причала, пока мелководье не застопорило ход парохода и баржы. Оставшиеся 60 км до Воркуты, пешком под конвоем с собаками. Такой путь до 1941 года проделывали все зека, пока не достроили железную дорогу отсюда на Котлас.

Здесь, на базе богатейших высококачаственых каменных углей создавалась крупная промбаза силами зека и многочисленных исправительно-трудовых лагерей, а также специальных и иных, каких было множество в системе ГУЛАГа НКВД. В Воркуте была создана крупнейшая в Союзе зона лагерей. Десятки тысяч зека строили шахты, рубали в них коксующий уголь, выдавали его «на горá», грузили в баржи, а позднее в вагоны за минимальную оплату труда в виде минимального пайка еды, одежды и жилья в бараках, на 3-4-этажных нарах. Такой эксплуатации не знало ни одно рабовладельческое общество, не говоря о наших крепостных крестьянах.

Воркута - край суровый (тундра): зима - 10 мес., С замерзанием рек все пути сообщения её с внешним миром наглухо обрывались. Радио не было, газеты не приходили и о событиях в стране и мире узнавали по слухам: например, о нападении Германии на Польщу, о войне с финнами и т. д. Изоляция от внешнего мира приводила к тому, что зека не имели сведений о своих семьях, близких, друзьях и т. п., что угнетало более всего. От безызвестности Рокоссовского постоянно терзала мысль «Как они там, моя Юлия Петровна, дочька Ада?». Тревожная мысль о их местожительстве: он знал, что детей так называемых «врагов народа» из военных, высылали в Астрахань, Мордовию и Среднюю Азию... Знал и не ждал пощады ни для себя, ни для семьи, ибо далеко зашли органы в репрессионных мерах и чаще всего, в отношении безвинных, которых видел в зонах, тюрьмах и на этапах. Думалось: «Почему же партия не остановит этот плоцесс?»

Высылки семьи, даже в Среднюю Азию, Рокоссовский не очень опасался, ибо, зная свою Юлию Петровну, знал, что она сможет прижиться везде и, везде найдёт рабору и сможет войти в любую среду. Но бывало и другое: членов семей некоторых репрессированных переводили в разряд СОЭ («Социально опасный элемент»). Пока только взяли у Юлии Петровны подписку о невыезде, но у жены с дочкой и без того не было такого места, куда бы они могли выехать.

В Воркуте Рокоссовского, видимо, чтобы унизить и поиздеваться над ним, бывшим комкором, определили деньщиком к одному из конвоиров, охранявших зону воркутинских лагерей, о чём поведала нам Айно Куусинен (вторая жена 0.В. Куусинена - генерального секретаря Исполкома Коминтерна):

"Помню генерала, позже маршала Константина Рокоссовского, арестованного в 1937 году, когда Сталин ликвидировал в армии "ненадёжные элементы". В лагере у Рокоссовского была унизительная работа: он был деньщиком у совершенно необразованного, очень грубого конвоира Бучко. Он приносил Бучко еду, топил печь, убирал его небольшую квартиру. Позже до нас дошли слухи о блистательной карьере генерала. Генерал прислал бывшему своему хозяину, дураку Бучко, письмо. Я читала его собственными глазами, комендант лагеря дал почитать письмо своей жене, работавшей зубным врачём, а та показала его мне. Письмо было лаконичным: "Гражданин начальник. Меня сделали генералом армии. Пайка здесь приличная. Ваш бывший денъщик Рокоссовский".

Было известно, что Бучко часто меняет деньщиков, что это тупой солдафон, грубый в обращении с зека, замечен в рукоприкладстве, очень кичился своей должностью, положением в зоне".

В это время в Тимошенко и вновь просили Сталина освободитъ Рокоссовского, мотивируя просьбу:

"… При хронической нехватке опытных кадров в РККА, служба крайне необходима. Они не верят в его виновность - это не тот человек. Рокоссовский на Лубянке...

Иосиф Виссарионович нахмурился... отвернулся..."

Пока эта просьба кончилась ничем: со Сталиным не поспорить, да этого делать никто и не пытался. А мы должны сказать, что в "послужном списке" системы ГУЛАГа НКВД за Рокоссовским числилось пребывание его в зонах Колымы, о чем писал , опубликовав воспоминания одного зека, который ему рассказывал:

"Со мной отбывали сроки на Колыме в Дальстрое такие, как Рокоссовский и Ольховский (главный инженер ЦАГИ).

Когда началась Отечественная война, Рокоссовского отправили в Москву к Жукову, по его настоянию".

В сноске внизу страницы указал: "По моим сведениям Рокоссовский на Колыме не был. Длительное время находился под следствием в "Крестах" (СПб)".

Надо заметить, что мотание по тюрьмам, лагерям и зонам ГУЛАГа, было одним из методов, приёмов работы органов с зека с целью морально и психологически измотать, выбить их колеи, сломить зека, как личность, которая в безвольном состоянии после этого мотания попадет в их руки, будет согласна на всё: признается в обвинениях, подпишет нужные протоколы - и т. д. Пример этого мотания описывал (ведущий ракетостроитель) в письме от 13/VII.1938 г. в ЦК ВКП(б) (ВИЖ № 10, 1989г.):

"В 1938 году следователи Шестаков и Быков подвергли меня физическим репрессиям и издевательствам, добиваясь от меня "признания"...

... мне снова предъявляют обвинения по ст.58 пп. 7,11 , что явно не правильно и нелепо. Третий год скитаюсь я по тюрьмам от Москвы до бухты Ногаево и обратно".

Вот таким же образом мотали Рокоссовского 33 месяца по лагерям - севера от Медвежьегорска до Воркуты и по тюрьмам Ленинграда и Москвы.

Эдвард Радзинский отметил ослабление сталинской политики массовых репрессий, в связи с назначением нового шефа НКВД , вместо Ежова:

"В апреле 1939 года исчезает Ежов… уже идёт реабилитация невинно осуждённых - хозяин освобождает 327000 человек. Среди них много военных (их он продолжает освобождать первые дни войны). Будущий маршал Рокоссовский, покидает тюрьму с выбитыми зубами, будущий генерал армии Горбатов и другие полководцы грядущей войны..."

А пока освобождение Рокоссовского ещё не подошло, и среди северных зон ГУЛАГа от Карелии до Колыми возникла легенда, что призрак Рокоссовского, а некоторые зека видели и его самого, бродит по тюрьмам и лагерям и набирает армию для войны с фашистами. Легенда эта долго держалась в ГУЛАГе, её слышали и в годах.., а пока о зека писал, отмечая реальную возможность его гибели:

"Широко известен у нас Маршал Рокоссовский – яркий талант, светлый высокоинтеллигентный ум, обаятельный и, в то же время решительный и твёрдый военачальник. Рокоссовский носил зековский бушлат и блестящий талант полководца и внешняя, чисто человеческая его красота, могла погибнуть в "лагерной пыли" или лубянском подвале".

Верховный суд СССР отменил приговор Рокоссовскому, предложил пересмотреть дело заново. Чьё вмешательство толкнуло его на пересмотр неясно, но без ведома Сталина такие дела не решались. Любая инициатива, да еще в таком деле, были наказуема, вплоть до крайних мер. Как бы то нибыло, но переследствие не подтвердило обвинения никаких фактов подтверждающих его. В деле не было никаких признаний обвиняемого, а в протоколах допросов зафиксировано одно – полное отрицание всех обвинений.

Неожиданно (в который уже раз?) Рокоссовского вызвал "кум" (представитель НКВД в зоне), и в разговоре похожем на допрос, сообщил, что завтра, с последним пароходом отправляют его на этап. Приказал поспешить со сборами и, чтобы не забыл попрощаться с Бучко. Из Воркуты Рокоссовского доставили в «Кресты» и посадили в одиночную камеру. Везли быстро, но так, что в пути и прибыв на место, ещё не знал где он.

Со временем у нас возникло иное (противоположное) мнение о необходимости и смысле проводимых в старне реперсий. Борис Соколов писал об этом: «Некоторые историки и публицисты… выдвинули тезис, что расстрел Тухачевского и его товарищей, независимо от справедливости предъявляемых обвинений, по сути явился благом для Красной Армии, поскольку расчистил путь к высоким должностям Жукову, Рокоссовскому, Коневу, Василевскому и другим генералам и маршалам-победителям в Великой Отечественной войне».

Дикое какое-то мыщление у этих историков и публицистов, а проще всего было: отправить в отставку давно выслуживших сроки и бездельников, и не тмарать свои руки кровью невинных, ибо преступление всегда было, есть и будет злом. И в Бибилии сказана вечная истина: «Отойди ото зла и сотворишь благо». И вот вам пример: Жуков при Хрущёве и Брежневе почти 30 лет сидел в отставке и написал хорошую книгу. Так и всех, начиная с Тухачевского, на покой или в отставку. Вот и Эдвард Радзинский затронул эту тему, писал:

«1937 – 1938 гг… уничтожения прежнего командного состава. Массовое избиение ослабило армию… главный общеизвестный довод. Но, вот мнение… маршала Конева:

«Их уничтоженных командиров… современными военачальниками можно считать Тухачевского и Уборевича. Большинство было подстать Ворошилову и Будённому… Блюхер провалил Хасанскую операцию, Ворошилов… финскую».

Да, хозяин просчитал: реперссии ослабят армию сейчас… чтобы усилить потом! Кровавый метод быстрее смены кадров.