Эволюция концепций и оценок «неформальности» отношений занятости в советской и российской экономике
ГОУ ВПО «Кемеровский государственный университет»
Категория «неформальное» по своей природе дуалистична, неразрывна со своей оборотной стороной - «формальным», и во всех классификациях и определениях противопоставляется ей. Обычно «формальность» какого-либо явления связывается с внешними рамками, формой, высокой степенью определенности, структурированности. стабильности и абстрактности; «неформальность» - с внутренним содержанием, конкретностью, «реальностью», неопределенностью, нестабильностью. В соответствии с этими философскими традициями представители различных научных дисциплин (от математиков до психологов) классифицируют явления, находящиеся в их предметной области. Различаются формальная и неформальная логики, кодифицированное (формальное) и обычное право, формальные и неформальные структуры групп, формальные и неформальные коммуникации etc. Отдельным вопросом, выходящим за рамки данного материала, является проблема природы и истоков «неформального», причин его сохранения и вопроизводства в социальных системах вообще и в экономике в частности. Другим поворотом проблемы неформального является тенденция расценивать его в негативном ключе, как неожиданные и досадные барьеры управления, в крайнем случае – как «необходимое зло», которое необходимо минимизировать. Как отметил Э. Мингиони на конференции по эксполярным экономикам, «термин «неформальное» означает в западной науке прежде всего не то, что «плохо», а то, что неясно и малорегулируемо» [1]. Односторонне негативные оценки неформальных элементов легальной (некриминальной) экономики и занятости, впрочем, повсеместно вытесняются пониманием естественности их существования. Характерны метафорические высказывания: «нет тени только у привидений», «утверждать что формальное не существует вне оболочки неформального значит доказывать, что всё живое дышит» [2].
Достаточно дискуссионным является вопрос о том, в какое время появилась неформальная занятость в современной России. Многие видные экономисты и социологи связывают «теневой рынок труда» с экономическими реформами 1990-х годов. Так, Г. Ракитская именно с этим периодом связывает возникновение «огромной сферы недобросовестной конкуренции на рынке труда», оформление и функционирование его теневого рынка [3]. Этому мнению вторит и Р. Рывкина, обосновывая тезис о том что российское общество начала XXI в. в немалой мере является теневой социально-экономической системой [4]. С этой точкой зрения по поводу хронологии, равно как и с однозначно негативной оценкой последствий функционирования «теневых» институтов, трудно согласиться, принимая во внимание свидетельства других специалистов, характеризующих дореформенные годы. Так, в классической работе Г. Гроссмана «Вторая экономика в СССР»[5], построенной на анализе практики советского хозяйствования и быта в 70е гг, среди многообразия экономических отношений были выделены те, которые нарушали советское законодательство и/или были направлены на получение частной выгоды. Эта и другая концептуальная статья [6] положили начало большому количеству экономических и советологических исследований о поразительных отличиях реальных механизмов российской экономики от формально провозглашенной модели. В рамках передложенного Каценелинбойгеном подхода теневые отношения выглядели как один из компонентов квазирыночных связей, а сама советская экономика представлялась своеобразным синтезом плановых отношений с рыночными. Тем самым ставился вопрос о скрытой, маскируемой, неконтролируемой многоукладности советской экономики. М. Кастельс [7], дополняя этот тезис, отмечает, что квазирыночный механизм не столько позволял работать реальной экономике, сколько провоцировал партийно-бюрократический аппарат поддерживать «экономику дефицита» Существование снабженцев-«толкачей», «торгов за план» как механизма постоянной корректировки этих планов, обмен ресурсами на «директорских биржах» не вписывалось в нормативную модель плановой экономики. Советская научная общественность расценивала эти явления лишь как дисфункции экономических и социальных институтов общества, собственно же теневая экономика рассматривалась лишь в контексте западных стран, а проблема неформальной занятости даже не поднималась. Между тем, логично было бы предположить, что раз существует неформальная экономическая деятельность, то некоторый отряд советских граждан можно отнести к неформально занятым. Однако с изучением этого феномена дело обстояло несколько сложнее. Отношения занятости в советском пространстве были в большей степени идеологически ригидны, чем хозяйственные практики, в силу разных причин. Официальная доктрина всеобщей и полной занятости не предполагала как не-занятости (которая квалифицировалась как «тунеядство» с соответствующими статьями в УК), так и сверхзанятости, а также неполной занятости (сверхурочный труд, а также некоторые основания для сокращенного рабочего периода жестко регламентировались законодательством). В то же время занятые являлись объектом жесткого социального контроля, а рабочее место – основным звеном осуществления социальной интеграции. В связи с этим главным элементом политики занятости было закрепление работающих за рабочими местами (поощрение династий и «стажистов», порицание «летунов», которые, как известно, «враги производства», взывание к общественному долгу и практика полупринудительного перемещения рабочей силы). Те немногие работники, которых мы бы могли отнести сейчас к сословию «самозанятых» (швеи-надомницы, мебельщики, ремонтники и даже писатели) осуществляли свою деятельность подпольно или маскировались фиктивным трудоустройством. Собственно неформальный сектор был представлен подпольными розничными сетями (фарцовщики, спекулянты), а также производителями и южных фруктовых и бахчевых культур, подпольными таксистами, шабашниками, цеховиками, валютчиками и пр. Многие из перечисленных занятий и сфер деятельности подпадали под действие репрессивных законодательных норм и/или осуждались идеологически. Однако основная масса «неформальнозанятых» включалась в этот статус на условиях вторичной занятости (как по основному месту работы, так и «на стороне»). В конце 1980х годов, изучая масштабы предложения труда в советской «второй экономике» на основе опросных данных, американский экономист Клиффорд Гедди [8] опровергает концепцию негибкого рынка труда в СССР, имея в виду именно эту категорию трудящихся, а в наибольшей степени – типичных тружеников, имеющих единственное рабочее место. Однако, будучи жестко привязанными к этому месту, работники широко практиковали так называемые «кражи времени» в виде не только имитации бурной деятельности или прямого безделья на работе, но и (причем гораздо шире) в виде использования рабочего времени в нерабочих целях или для деятельности, не связанной с официальной работой, включая нелегальное производство дефицитных товаров и услуг. Как правило, эта теневая деятельность была связана с основным рабочим местом («что охраняю, то и имею», «что делаю, то и краду») или средством производства («левые» приработки легальных таксистов, трактористов, сварщиков) и жестко стратифицирована. Таким образом, несмотря на строгую зарегулированность и тотальную формальность советской занятости, по сути ей были присущи многие неформальные черты. По наблюдениям одного из влиятельных зарубежных экономистов, тысячи людей, живших при плановой экономике, научились обеспечивать свои интересы путем соглашений, договоров, черных рынков и взаимных уступок, которые они самостоятельно и часто неформально вырабатывали [9].
Однако оценка масштабов и структуры неформальной занятости в советский период была крайне затруднена. Думается, что именно с этой проблемой связана и разноречивость оценок степени «неформальности» экономики и занятости того времени: от комплексной «многоукладности» до «несистемных издержек развития».
Особенности неформальной занятости «позднесоветского» периода и перестройки характеризовались появлением парадигмы «рациональной занятости» и всемерным расширением теневых практик. В это время, в конце 1980-х гг., на излете советской эпохи теневая экономика попала в поле внимания и отечественной экономической науки (работы , , и др.).
С началом рыночных реформ в России рынок труда становится предметом широкого изучения ученых. Его (рынка) нестандартность сначала проявлялась в несбыточности многих прогнозов его развития, а затем, по мере накопления данных о его реальной динамике, стала научным фактом. Одним из ярких проявлений «российского нестандарта» стало широкое развертывание неформальных отношений в сфере труда и найма. Тому способствовали снятие законодательных и идеологических запретов на частное предпринимательство, ограничений на совместительство и другие виды вторичной занятости, признание безработицы в рамках либеральной модели рынка труда. Появившаяся множественность форм трудовой деятельности, и особенно развитие ИТД, привели к росту самозанятости населения. Контроль государства за трудовой сферой был значительно ослаблен, на предприятиях нового частного сектора стал широко практиковаться устный найм. Впрочем, госсектор и крупная промышленность также получили значительные возможности для манипулирования отношениями занятости со своими работниками. Общественность заговорила также о латентных процессах на рынке труда : скрытой безработице и неформальной (т. е. также скрытой) занятости. С последней чаще всего связывалась вторичная занятость и занятость безработных. Можно согласиться с мнением многих специалистов о том, что в масштабах и структуре неформальной занятости произошли существенные количественные и качественные изменения. Собственно же исследовательский интерес к феномену неформальной занятости оформился в России примерно к середине 90х годов. Именно тогда в отечественную научную традицию пришло понимание не дуалистического (занятость – безработица), а «континуального» характера занятости. В частности, Синявская, Малева и Попова отмечают, что эксперты заговорили о двух промежуточных между состояниями полной формальной занятости и безработицы статусах – скрытой безработицы и скрытой (неформальной, нерегистрируемой) занятости [10].
С приведенной выше общей хронологической канвой связаны и представления о роли неформальной занятости на различных этапах трансформации общества. Так, элементы неформальной экономики и занятости в советское время были порождены несовершенством плановой модели экономики, неразвитостью сферы услуг и низкими доходами населения в сочетании с возможностями использовать рабочее место и рабочее время для получения дополнительных заработков. Перестроечные и предреформенные годы характеризовались расширением масштабов неформальной экономики как реакции на тотальный товарный дефицит, идеологический и экономический кризис, частичную либерализацию хозяйственной жизни. С началом рыночных преобразований по 1998-1999 гг неформальная занятость выступает в роли «амортизационной подушки» для сокращающегося спроса на труд в формальном секторе, альтернативой хронической безработице, субститута системы социальной защиты, средства повышения денежных доходов населения. В настоящее время, при сохранении прежних функций, происходит закрепление практик взаимосвязей формального сектора с неформальным как средства адаптации к недостаткам в сфере законодательного, финансового и административного регулирования, а также общей высокой степени зарегулированности рынка труда. Кроме того, по мнению некоторых авторов, можно говорить об оформлении неформальной занятости как социального института [11].
В целом, логика развития и исследований неформальных отношений и неформальной занятости в России шла от выделения неформального компонента экономики (как особого феномена, присущего отдельным, как правило, маргинальным, секторам экономики и категориям экономических субъектов), к признанию универсальности неформальных отношений, их неразрывной и естественной связи с формальной экономикой. В рамках этого подхода неформальная занятость не рассматривается в отрыве от занятости формальной, а предполагаются взаимопроникновение и взаимовлияние этих состояний. В то же время, как указывают некоторые эксперты, основное внимание наших исследователей с самого начала фокусировалось в большей степени на природе изучаемого феномена, его связях с формальным регулированием и формальным рынком труда, чем на проблемах его наиболее полного измерения. В этом смысле ракурс российских исследований неформальной занятости ближе к традициям изучения неформальной занятости в развивающихся странах, а не в странах ОЭСР. В последнее время за рубежом и в России также появляется много работ, в которых к рассмотрению неформальных отношений в экономике привлекается культурологический подход (Дж. Скотт, , С. Барсукова, Г. Ромашкина, А. Сусоколов). В его рамках изучаются исторически сложившиеся модели поведения, культурно-религиозные традиции и ценностные ориентации («экономическая ментальность») как предпосылки той или иной степени развития неформальных институтов в сфере экономики.
Литература
1. Никулин, «Неформальные/эксполярные экономики”/ // Крестьяноведение: Теория. История. Современность. – М., 1997.
2. Клейнер, тени только у привидений / // Вопросы экономики. - 1999. - № 4.
3. Ракитская, реформа социально-трудовых отношений в 1990-е годы / // Вопросы экономики. - 2003. - № 9.
4. Рывкина, общество как теневая социально-экономическая система / // Мировая экономика и международные отношения. - 2001. - № 4.
5. Grossman G. The Second Economy of the USSR // The Underground Economy in the United States and Abroad / V. Tanzi (ed.) Lexington, Massachusetts: Lexington Books, 1982.
6. Каценелинбойген, рынки и советская экономика /// Советская экономика и политика. - 1988. - Кн. 3.
7. Кастельс, М. Информационная эпоха: экономика, общество и культура. Пер. с анл. под ред. О. Шкаратана./М. Кастельс. - М.: ГУ-ВШЭ. – 2000.
8. Гедди, К. Предложение труда во «второй» экономике: на примере СССР /К. Гедди// Экономика и математические методы. - 1990. - Том. 26. - вып.3.
9. Olson M. "The Hidden Path to a Successful Economy" in Cristopher Clague and Gordon C. Rausser, eds. The Emergence of Market Economies in Eastern Europe. Blackwell Publishers 1992
10. Синявская, занятость в России: методологические подходы и эмпирические оценки /, , // материалы к семинару НИСП, 19.03.2004
11. Институционализация неформальной занятости в России : автореферат диссертации на соискание ученой степени канд. экон. наук :08.00.01 / . - Волгоград, 2003.
