В споре с одним распространенным пониманием мы установили[38], что сущность выражения заключается в интенции значения, а не в более или менее полных, приближенных или удаленных наглядных представлениях, которые могут присоединяться к ней, осуществляя ее. Как только они появляются в наличии, они тесно переплетаются с интенцией значения; и отсюда понятно, что единое переживание осмысленно функционирующего выражения, рассматриваемое от случая к случаю, также обнаруживает на стороне значения немало психологических различий, в то время как его значение все же остается неизменным. Мы также показали, что этой самотождественности (Selbigkeit) значений действительно соответствует в соотнесенных с ней актах нечто определенное; что, следовательно, то, что мы называем интенцией значения, не обладает некоторым лишенным различий и лишь благодаря связи с осуществляющими созерцаниями, следовательно, внешне дифференцирующимся характером. Скорее, к различным значениям, или, соответственно, к функционирующим в качестве придающих значение выражениям принадлежат содержательно по-разному охарактеризованные интенции значения; тогда как все понятые как равные по смыслу выражения снабжены той же самой интенцией значения как некоторым тождественно определенным психическим характером. И благодаря ему так сильно различающиеся по своему психологическому содержанию переживания выражений становятся переживаниями того же самого значения. Само собой разумеется, колебание акта значения обусловливает здесь определенные ограничения, которые ничего не меняют в существе дела.

§31. Характер акта значения и идеально-одно значение

Указывая на это психологически общее в противоположность психологически изменяющемуся, мы еще, однако, не обозначили дифференцию, которую мы хотели прояснить относительно выражений или выражающих актов, а именно, дифференцию между их психологическим и логическим содержанием. Ибо к психологическому содержанию принадлежит, естественно, в различных случаях тождественное, точно так же как при случае изменяющееся. Ибо мы совершенно не придерживаемся учения, что остающийся повсюду тождественным характер акта был бы уже значением. То, что означает, например, утверждение p есть трансцендентное число, то, что мы, читая, под этим подразумеваем, не есть индивидуальная, лишь всегда воспроизводящаяся черта нашего мышления как переживания. В том или ином случае эта черта все-таки индивидуально другая, в то время как смысл утверждения должен быть тождественным. Если мы или какие-то другие личности произносят то же самое положение с равной интенцией, то каждый имеет свои [собственные] феномены, слова, моменты понимания. Однако в противоположность этому неограниченному многообразию индивидуальных переживаний, то, что в них выражено, есть повсюду тождественное, это одно и то же в самом строгом смысле слова. Вместе с числом личностей и актов значение положения не умножается, суждение в идеальном логическом смысле — одно. То, что мы настаиваем на строгой тождественности значения и отличаем его от постоянного психического характера акта значения, происходит не из субъективного пристрастия к тонким различениям, но из твердого теоретического убеждения, что только таким образом можно воздать должное фундаментальному для понимания логики положению дел. Речь идет при этом не просто о гипотезе, которая должна быть оправдана лишь посредством своей объясняющей силы, но мы привлекаем ее как непосредственно постижимую истину и следуем в этом последнему авторитету в вопросах познания, в вопросах очевидности. Я осознаю, что в повторных актах представления и суждения я имею в виду или могу иметь в виду тождественно то же самое, то же самое понятие, или то же самое положение; я осознаю, что там, где, например, речь идет о положении, или об истине p есть трансцендентное число, я совсем не имею перед собой индивидуального переживания или момента переживания какой-либо личности. Я осознаю, что эта рефлектирующая речь действительно делает предметом то, что в обычной (schlicht) речи составляет значение. Я осознаю в конечном итоге, что то, что я имею в виду в названном положении или (если я его воспринимаю на слух) постигаю как его значение, тождественно тому, что оно есть, мыслю ли я его, существую ли я, существуют ли вообще мыслящие личности или нет. То же самое имеет силу для любых значений, для значений субъекта, для значений предиката, для значений отношения и связи и т. д. Это имеет силу прежде всего для идеальных определенностей, которые первично присущи только значениям. Сюда относятся, если вспомнить о некоторых особенно важных, предикаты истинный и ложный, возможный и невозможный, общий и единичный, определенный и неопределенный и т. д.

Эта истинная тождественность, которую мы здесь утверждаем, есть не что иное, как тождественность вида (Spezies). Так и только так она, как идеальное единство, может охватывать рассеянное многообразие индивидуальных единичностей (sumbЈllein e„j ›n). Многообразные единичности по отношению к идеально-одному значению суть, естественно, соответствующие моменты акта значения, суть интенции значения. Значение ведет себя так по отношению к актам значения (логическое представление к актам представления, логическое суждение к актам суждения, логический вывод к актам вывода), как, например, краснота in specie по отношению к лежащим здесь полосам бумаги, из которых все “имеют” ту же самую красноту. Каждая полоса наряду с другими конституирующими моментами (протяжение, форма и т. п.) имеет свою индивидуальную красноту, т. е. свой единичный случай этого вида цвета, в то время как он сам реально не существует ни в этих полосах, ни где-либо еще во всем мире; тем более и не “в нашем мышлении”, поскольку последнее принадлежит ведь к области реального бытия, к сфере временности.

Значения образуют, можно также сказать, класс понятий в смысле “общих предметов”. Они поэтому не являются предметами, которые существуют если не где-либо в “мире”, то в некотором tТpoj oЩranoj или божественном разуме, такое гипостазирование было бы абсурдным. Тот, кто привык под бытием понимать только “реальное” бытие, под предметами — только реальные предметы, тому покажется речь об общих предметах и их бытии в основе своей ложной; напротив, не найдет здесь никакого препятствия тот, кто поймет эту речь прежде всего в качестве признака значимости определенных суждений, а именно, таких, в которых судят о числах, положениях, геометрических структурах и т. п., и кто себя спросит, не следует ли здесь, как обычно, в качестве коррелята значимости суждения приписать с очевидностью тому, о чем здесь судят, имя “истинно существующий предмет”. В самом деле, при логическом рассмотрении семь правильных тел суть семь предметов точно так же, как семь мудрецов; положение о параллелограмме сил так же есть предмет, как и город Париж[39].

§32. Идеальность значений не есть идеальность в нормативном смысле

Идеальность значений есть особый случай идеальности видового (Spezifische) вообще. Она ни в коем случае не имеет смысла нормативной идеальности, как будто бы речь идет об идеале полноты, об идеальном предельном значении (Grenzwert), которое противопоставляется отдельным случаям своей более или менее приближенной реализации. Конечно, “логическое понятие”, т. е. термин в смысле нормативной логики есть идеал относительно своего акта значения. Ибо требование познавательного искусства гласит: “Употребляй слова в абсолютно тождественном значении; исключай все колебания значения. Различай значения и позаботься о сохранении их различенности при выражении мышления в высказываниях посредством чувственно строго различенных знаков”. Однако это предписание относится к тому, к чему вообще может относится предписание — к образованию значимых терминов, к заботе о субъективном отборе и выражении мыслей. Значения “в себе”, как бы ни колебался акт значения (в соответствии с уже рассмотренным), суть видовые (spezifisch)[40] единства; они сами не представляют собой идеалы. Идеальность в обычном, нормативном смысле не исключает реальности. Идеал есть конкретный прообраз, который может даже существовать как реальная вещь и находиться перед нами: когда юный художник полагает для себя в качестве идеала произведения великого мастера и в своем творчестве стремится им следовать. И даже там, где идеал нереализуем, существует по меньшей мере в интенции представления некоторый индивид. Идеальность видового (des Spezifischen), напротив, находится в исключительной противоположности к реальности и индивидуальности; это не есть цель возможного стремления, его идеальность есть “единство многообразного”; не сам вид (Species), но только относящееся к нему единичное может становиться иногда практическим идеалом.

§33. Понятия “значение” и “понятие” в смысле вида не совпадают

Значения образуют, говорили мы, класс “общих предметов” или видов. Притом каждый вид, если говорить о нем, предполагает значение, в котором он представлен, и это значение само опять-таки есть вид. Однако значение, в котором мыслится вид, и его предмет, сам вид, не есть одно и то же. Точно так же, как в области индивидуального мы проводили различие, например, между самим Бисмарком и представлениями о нем, скажем, Бисмарк — величайший немецкий государственный деятель и т. д., так же мы в области видового проводим, например, различие между самим числом 4 и представлениями (т. е. значениями), которые имеют 4 в качестве предмета, как например, число 4 — это второе четное число в ряду чисел и т. д. Таким образом, всеобщность, которую мы мыслим, не растворяется во всеобщности значений, в которых мы ее мыслим. Значения, без ущерба для того, что они как таковые суть общие предметы, распадаются, что касается предметов, к которым они относятся, на индивидуальные и видовые (spezielle), или — как лучше было бы сказать по вполне понятным причинам, касающимся языка — на общие (generelle). Таким образом например, индивидуальные представления как единства значения суть всеобщности (Generalia), тогда как их предметы суть индивиды (Individualia).

§34. В акте значения значение не осознается предметно

Единому значению, говорили мы, соответствует в переживании значения индивидуальная черта как единичный случай этого вида: так, как видовому отличию красного соответствует в красном предмете момент красного. Если мы осуществляем акт и словно живем в нем, то мы имеем в виду, естественно, его продукт, но не его значение. Если мы совершаем высказывание, то мы судим о соответствующей вещи, а не о значении утверждения, не о суждении в логическом смысле. Последнее становится для нас предметом лишь в рефлективном акте мышления, в котором мы не просто оглядываемся на осуществленное высказывание, но осуществляем требуемую абстракцию (или, лучше сказать, идеацию). Эта логическая рефлексия не есть некое действие (Aktus), которое имеет место при искусственных условиях, т. е. всецело как исключение, но оно является нормальной составной частью логического мышления. То, что характеризует логическое мышление, это теоретическая связь и нацеленное на нее теоретическое рассмотрение, которое осуществляется шаг за шагом в рефлексии на содержания только что осуществленных актов мышления. В качестве примера нам может послужить весьма общая форма мыслящего рассмотрения: “Есть S P? Пожалуй, это могло бы быть так. Из этого положения, однако, следовало бы, что существует M. Этого не может быть; следовательно, то, что я считал сначала возможным, а именно, что S есть P, должно быть ложным, и т. д.” Это положение, что S есть P, которое проходит в рассмотрении как сквозная тема, очевидно не есть просто мимолетный момент значения в первом акте мышления, где впервые появляется у нас эта мысль, логическая рефлексия осуществляется, скорее, в дальнейших шагах, она и впредь беспрерывно имеет в виду значение положения, которое мы схватываем в идеации в единой связи мышления и идентифицируем как то же самое и одно. Точно так же обстоит дело везде, где получает развитие единое теоретическое обоснование. Мы не сможем высказать ни одного “следовательно”, если мы не обратим внимание на содержание значений посылок. Когда мы выражаем в суждениях посылки, мы живем не только в актах суждений, но мы рефлектируем на содержание суждений; только при обращении к ним появляется мотивированный вывод. Именно поэтому и только поэтому логическая форма посылок (которая, конечно, не выделяется всеобще-понятийным образом, как та, в которой находят свое выражение правила вывода) может с очевидностью определять вывод заключения.

§35. Значения “в себе” и выраженные значения

До сих пор мы говорили преимущественно о значениях, которые, как уже указывает в нормальном случае относительный смысл слова “значение”, суть значения выражений. Однако самой по себе необходимой связи между идеальными единствами, которые фактически функционируют как значения, и знаками, к которым они привязаны, т. е знаками, посредством которых они реализуются в человеческой душевной жизни, не существует. Мы не можем также утверждать, что все идеальные единства этого вида суть выраженные значения. Каждый случай нового образования понятий учит нас, каким образом реализуется значение, которое до этого никогда не было реализовано. Так же как числа — в идеальном смысле, который предполагает арифметика — не возникают и не исчезают вместе с актом счета и так же как поэтому бесконечный числовой ряд представляет объективно устойчивую точно отграниченную, в соответствии с идеальной закономерностью, совокупность общих предметов, которую никто не может увеличить или уменьшить, так же обстоит дело и идеальными, чисто-логическими единствами, понятиями, положениями, истинами, короче, с логическими значениями. Они образуют идеально замкнутую совокупность общих предметов, для которых быть мыслимыми или выраженными — случайные обстоятельства. Существуют, следовательно, бесчисленные значения, которые в обычном, относительном смысле слова, суть просто возможные значения, тогда как они никогда не были выражены и из-за ограниченности человеческих познавательных сил никогда не могут быть выражены.

Перевод с немецкого

[1] А: эмпирико-психологической связи

[2] Meinong A. v. Goett. gel. Anz., 1892, S. 446.

[3] Конечно, персонифицирующее описание ассоциации, которая нечто создает, и подобные образные выражения, которые мы употребляем далее, уже потому не следует отбрасывать, что эти выражения удобны. Каким бы важным ни было научно точное, а также весьма обстоятельное описание относящихся сюда фактов, все же в целях более легкого понимания и там, где не требуется предельная точность, образная речь никогда не будет излишней.

[4] Я говорю здесь о пережитых содержаниях, но не о являющихся, полагаемых предметах или процессах. Все то, из чего [внутренне-]реально (reell) конституируется индивидуальное, “переживающее” сознание, есть пережитое содержание. То, что оно воспринимает, вспоминает, представляет и т. п., есть полагаемый (интенциональный) предмет {в А следует: только в виде исключения оба могут совпадать}. Более подробно об этом в Исследовании V.

[5] Я часто пользуюсь более неопределенным выражением “предметность”, так как здесь идет речь не просто о предметах в более узком смысле, но также о положении дел, о признаках, о несамостоятельных реальных или категориальных формах.

[6] В А следует: Точнее, [единства] наделенного смыслом явления знака и акта осуществления смысла.

[7] Брентано; представление как первичный психический феномен (прим. перев.)

[8] Ср. в противоположность этому сделанное Твардовским допущение движущейся в двух направлениях “деятельности представления” в соч.: Zur Lehre vom Inhalt und Gegenstand der Vorstellungen (К учению о содержании и предмете переживаний), Wien, 1894, S.14.

[9] В А следует: (в феноменологическом, дескриптивно-психологическом, эмпирически-реальном смысле)

[10] В А следует: (в логическом, интенциональном, идеальном)

[11] Frege G. Ueber Sinn und Bedeutung / Zeitschrift f. Philos. u. philos. Kritik, 100. Band, S. 25

[12] Sigwart. Die Impersonalien, S. 62

[13] Erdmann B. Logik, I, S. 233

[14] Marty A/ Ueber subjektlose Saetze und das Verhaeltnis der Grammatik zur Logik und Psychologie. VI Art. Vierteljahrschrift f. wiss. Psychologie, XIX, S. 80

[15] a. a.O., S. 81, примеч., ср. также V Artikel, a. a.O., Bd. XVIII, S.464

[16] В А: {абстрактно в акте фактического единства осуществления}

[17] Mill J. St. Logik, Buch I, Kap. 2, параграф 5.

[18] Там же, рус. пер. С. 30

[19] В А: психический

[20] Ср. напр., параграф 10, C. 17 — прим. Гуссерля.

[21] В А следует: или это, по меньшей мере, аналогичные акты, которые имеют ту же самую общую — относительно сферы значений (bedeutungsmaessige) — сущность.

[22] Lambert, Neues Organon, II, Bd. I, 1764, параграф 23 и 24. S. 16 (Ламберт не имеет в виду здесь эксплицитно арифметику).

[23] Riehl A. Der philosophische Kritizismus, II Bd., I, S. 199

[24] Hoeffding H. “Ueber Wiedererkennen, Assoziation und psychische Aktivitaet”Vierteljahrschrift f. wiss. Philos. Bd. XIII, S. 427

[25] См., в противоположность этому, Volkelt, Erfarung und Denken, S. 362

[26] Я употребляю здесь члово “понимание” не в том ограниченном смысле, который указывает на отношение между говорящим и слушающим. Мыслитель наедине с собой “понимает” свои слова и это понимание есть просто актуальный процесс придания [им] значения.

[27] Ср. VI Исследование.

[28] Ср. выше параграф 7, С. 12.

[29] В А следует еще один абзац: Подобные отношения, как между извещением и именованием, существуют также между именованием и значением. Нормальными и важными для объективного познания являются только те случаи, где значение и предмет разделены. То, что здесь вообще возможно отношение совпадения, показывает следующий пример: значение первого имени, которое я сейчас как раз (в этих словах) произношу.

[30] В А: внутренней последовательности речи, охватывающей связность мысли. (Во втором издании Гуссерль вводит здесь термин “поток” (Abfluss), как и во многих других случаях — прим. перев.).

[31] Ср. соображения, касающиеся дальнейшего прояснения этого различения Иссл. VI параграф 5. (Добавление из В. Ср. “Добавления и улучшения” к А: К сожалению, при последнем просмотре параграфа 26 и уже при подготовке к печати я упустил из виду, что в настоящем изложении старое понимание (по ходу моих исследований улучшенное) не искоренено в достаточной степени и поэтому не совсем согласуется с Иссл. VI параграф 5. В отношении различения между указывающим и указанным значением следует сравнить более четкое и хорошее изложение в дополнении.

[32] Paul H. Prinzipien der Sprachgeschichte, S. 68

[33] Там же, в последнем абзаце

[34] Ограничение конкретным, конечно, не существенно. Так, могут, например, указательные местоимения указывать на абстрактное.

[35] Ср. Erdmann B. “Theorie der Typeneinteilungen”. Philos. Monatshefte, Bd. XXX.

[36] В А: {мне кажется, что, например, и каждая определенность места и времени, в соответствии с идеальной возможностью может стать субстратом относящегося к ней собственного значения. Любое место (Ort) в себе должно отличаться от любого другого, так же как любая качественная определенность цвета от любой другой. И так же как возможно a priori представление, которое непосредственно полагает тождественное с самим собой качество (и не способом описания и совсем вне отношения к предданной индивидуальности); так же как далее a priori мыслимо возможное повторение этого представления вместе с продолжающейся идентификацией его полагания, в конце концов присоединение этого тождественного [самому себе] полагания как значения к некоторому выражению: так же и для индивидуализирующих определенностей должно иметь силу то же самое, пусть даже они обычно значительно отличаются от других определенностей.

Во всяком случае, идеальная возможность, которую мы только что рассмотрели и которая, будучи с очевидностью a priori удостоверена, представляет фундамент теории познания, делает также ясным.}

[37] Слово интенциональный позволяет, в соответствии с его образованием, применять его как к значению, так и к предмету интенции (der intentio). Интенциональное единство не означает, следовательно, с необходимостью интендированное единство, единство предмета (прим. Гуссерля).

[38] Ср. выше, Вторая глава, параграф 17.

[39] Относительно вопроса о сущности общих предметов ср. Исследование II (прим. Гуссерля).

[40]Гуссерль употребляет слово spezifisch специфически: как относящийся к виду (прим. перев.)

Из за большого объема этот материал размещен на нескольких страницах:
1 2 3 4 5 6 7 8