Редактирование, размещение и публикация данных материалов

возможна только с сылкой на автора и на сайт!

Администрация сайта www. *****

НИКОЛАЙ РУТЫЧ
русский историк, живет в Париже

МЕЖДУ ДВУМЯ ДИКТАТУРАМИ по журналу "Родина - Вторая Мировая война (неизвестные страницы)"

  Миллионы пленных красноармейцев, потянувшихся в первые месяцы войны бесконечной чередой на Запад, стали печальным свидетельством сокрушительной катастрофы сталинской военной машины, удушающей атмосферы всего образа сталинской жизни. Начавший войну офицером Красной Армии, Николай Николаевич Рутыч знает о трагедии лета — осени 1941-го, как говорится, не понаслышке. Его глубокое убеждение, что “главной причиной этой небывалой в истории катастрофы было то, что народ и армия в своей массе ждали освобождения и не верили еще, что Гитлер несет лишь порабощение и уничтожение... Даже на верхах армии росло недоверие к высшему партийному руководству. “Это нетрудно заметить,— пишет он,— читая и теперь мемуары маршалов Баграмяна и Бирюзова, генералов Федюнинского, Горбатова и многих других”. Естественно возникает вопрос, а не было уже тогда попыток создания независимой силы с целью освобождения России от антинародного режима? Сегодня можно однозначно ответить — такие попытки предпринимались, и не раз. Только мало мы о них знали до последнего времени. Сегодня об одной из таких попыток рассказывает эмигрант “второй волны” Николай Рутыч.

  Мне довелось узнать об этой истории во всех подробностях от генерал-майора пограничных войск НКВД Ивана Георгиевича Бессонова, с которым судьба свела меня в закрытой тюрьме, в особом внутреннем лагере концлагеря Заксенхаузен, куда я попал летом 44-го после того, как был вторично захвачен немцами и просидел 6 месяцев в одиночке гестаповской тюрьмы на Альбрехтштрассе в Берлине.
  Генерал Бессонов, как и все другие находившиеся в этом особом отделении Заксенхаузена, описаны подробно в книге британского капитана Черчилля (“Spirit in the Cage” — “Дух в клетке”), попавшего туда же после того, как он бесстрашно, почти в течение трех лет, руководил движением Сопротивления в одном из районов на юге Франции.
  Как отмечает Черчилль, ему и всем другим, разделявшим с ним заключение, грозил расстрел, в чем мы убедились, когда нас перевели во внутреннюю тюрьму концлагеря Заксенхаузен, и поэтому каждый говорил о себе совершенно свободно. Тем более что при попытке побега выяснилось, что стукачей среди нас не было.
  В этих условиях я был почти единственным собеседником генерала Бессонова, и он много рассказывал мне о своей бурной и страшной карьере. Еще служа в Средней Азии, он непосредственно участвовал в вероломном захвате Кульджи, в результате чего был установлен советский контроль над Синьцзяном, продолжавшийся свыше 10 лет. Он охранял Жданова на трибуне на Дворцовой площади в Ленинграде, располагая подразделения и пулеметные расчеты 3-го полка НКВД, которым он командовал, на чердаках Зимнего дворца во время парадов и демонстраций трудящихся.
  На волне большого террора 1937—1938 гг. Бессонов достиг высоких должностей и был даже одно время заместителем Фриновского, когда тот стал помощником Ежова. То командуя Забайкальским пограничным округом, то будучи заместителем заменившего расстрелянного Фриновского генерала Масленникова, Бессонов великолепно знал весь аппарат НКВД, и в частности ГУЛАГ.
  Во время финских неудач он впал в немилость у Берии. Но ему повезло. Его перевели в армию, и в начале войны Бессонов, будучи командиром 102-й стрелковой дивизии, попал в плен к немцам под Гомелем.
  Вначале он предпочел скрыть свое прошлое, но вскоре на допросе у заинтересовавшегося им немецкого офицера военно-воздушных сил показал, что он много знает, гораздо больше, чем обыкновенный командир дивизии, и предложил не

мецкому командованию план, на котором я и хотел бы остановиться подробнее.

Отлично зная расположение сталинских концлагерей и систему их охраны, Бессонов предложил высадить воздушный десант на Воркуте в районе Усть-Печорских лагерей. К этому времени финская армия уже заняла Петрозаводск, вокруг которого было достаточное количество аэродромов, могущих послужить отправной базой для этой операции.

Бессонову удалось убедить командование немецких воздушных сил — во всяком случае, начать подготовку для выполнения его плана. В засекреченных лагерях в районе Бресла-вля было начато формирование бригады из трех усиленных батальонов. Добровольцев из военнопленных набирал частично сам Бессонов; ему помогали офицеры разгромленного в Прибалтике 3-го танкового корпуса.

Как рассказывал сидевший вместе с нами в особом лагере начальник штаба Бессонова, бывший начальник штаба 18-й стрелковой дивизии полковник Виктор Викторович Бродников (а в его искренности трудно было усомниться, ибо он был весь пропитан традициями старой русской армии), ему вместе с заместителем Бессонова, погибшим к тому времени в Заксенхаузене полковником N., было поручено подготовить воззвания к заключенным на Воркуте.

Ставка Бессонова на заключенных в условиях войны не была фантастической, да и он сам при всем его честолюбии был далеко не фантазер.

Находившийся в годы войны заключенным в Ветлаге в своих “Записках Сологдина” пишет:

“Много российских людей жили мечтой о войне, которая даст толчок к освобождению... Первое время заключенные лагерей жили той же мечтой: вступить в еще не родившуюся тогда российскую освободительную армию и вместе с другими русскими людьми вести борьбу за

спасение остальной страны”.

В лагерях были не только миллионы таких мужественных людей, как Панин,— готовых взяться за оружие, но и хорошо подготовленные командиры, как, например, один из его друзей по лагерю бывший офицер Николаевский.

“Если бы при иной, новой тактике войны,— пишет далее в своей книге,— за несколько суток в лагерные центры были бы сброшены десанты. Николаевский оказался бы сразу одним из неповторимых полководцев, за ним пошли бы когорты заключенных, и он был бы на своем месте”.

Как свидетельствует не только один , в начале 1942 года в одном из лагпунктов на Печоре, куда хотел высадиться со своим десантом Бессонов, заключенным удалось разоружить охрану и поднять восстание, докатившееся до Усть-Усы и подавленное только в силу недостатка боеприпасов.

Все эти свидетельства показывают, что в условиях первого года войны освободительное движение могло быть успешно начато при координации небольших сил вторжения с многомиллионной массой заключенных.

Нет нужды говорить, что в конечном итоге, когда бригада Бессонова была более или менее сформирована, высшее гитлеровское руководство, узнав об этом плане, перепугалось, ибо Гитлер больше всего боялся иметь дело с независимой русской силой, да еще где-то под Уралом, то есть вне какого-либо контроля. В части Бессонова были засланы агенты гестапо, и, хотя они были обнаружены, он был вскоре обвинен в “заговоре”, антинемецких высказываниях, арестован и вместе со своим штабом посажен в концлагерь, где мы и встретились в 1944 году.

А бригада, предназначенная для высадки в лагеря, была передана из военно-воздушных сил руководству СС, расформирована и побатальон-но использована в борьбе с партизанами.