Курс: онтология и теория познания (стр. 1 )

Разработано

Рекомендовано Министерством общего и профессионального

образования Российской Федерации в качестве учебного

пособия для студентов высших учебных заведений

КУРС: ОНТОЛОГИЯ И ТЕОРИЯ ПОЗНАНИЯ

Глава 1. Вопрос о сущем в христианстве (Средние века)

Глава 2. Новое время. Тенденции современной онтологии

Глава 3. Онтологическая и гносеологическая проблематика в итальянской и испанской философии

Глава 4. Русская философия бытия

Глава 5. Философия мышления

Глава 6. Теория познания. Отношение знания к реальности

Глава 7. Достоверность и истинность

ГЛАВА 1. ВОПРОС О СУЩЕМ В ХРИСТИАНСТВЕ (СРЕДНИЕ ВЕКА)

Данное учебное пособие является кратким базовым курсом, посвященным рассмотрению онтологической и гносеологической проблематики в христианстве. Оно представляет собой часть тематического материала, относящегося к разделу “Онтология и теория познания”. Курс состоит из восьми тем, в которых раскрываются хронологические и смысловые аспекты генезиса проблемы сущего.

ОГЛАВЛЕНИЕ

ДИДАКТИЧЕСКИЙ ПЛАН

ЛИТЕРАТУРА

ТЕМАТИЧЕСКИЙ ОБЗОР

1. Афины и Иерусалим

1.1. Преемственность или отрицание?

1.2. Платонизирующий аристотелизм. Фидеизм

1.3. Феномен верующего разума. Формула апостола Павла

2. Доникейская патристика

2.1. Изменение чувства истории. Остановка культуры и творчества в “есть” эсхатологического чаяния

2.2. Литература двух путей

2.3. Климент Римский: этическое оправдание сущего. Инобытие истины. Динамизм и переходность мышления

2.4. Бытие – Слово

2.5. Иустин, Татиан: высказываемость и свобода. Связь практического мышления и умозрения. Единство слова и дела как основание мира

2.6. Ориген: плюрализм миров. Умножение сущего. Идея апокатастасиса

3. Тертуллиан и Августин

3.1. Принцип Тертуллиана “credo quia absurdum est” и отношение имени к бытию

3.2. “Исповедь” Августина. Онтология личности, знания, свободы

3.3. Сопряженность вероисповедания и философствования. Тропологика

3.4. Два града

4. Посленикейская патристика

4.1. Тринитарные споры. Термины ousia, hupostasis, prosopon

4.2. Учение каппадокийцев

4.3. Амвросий Медиоланский: обоснование онтологической сущности этики

5. Исихазм

5.1. Учение о божественных энергиях. Фаворский свет

5.2. Полемика Григория Паламы и Варлаама Калабрийского

5.3. Рассуждение об умном делании Паисия Величковского. “Добротолюбие”

5.4. об образе и первообразе

5.5. “Источник знания”

6. Схоластика

6.1. Аппарат disputatio

6.2. Проблема универсалий

6.3. Номинализм. Иоанн Росцелин

6.4. Ансельм Кентерберийский, Гильом из Шампо: реализм. Онтологический аргумент Ансельма. Имя и пароним

6.5. Определение “essentia” Гильбертом Порретанским. “Субстанция” как субсистирующее и субсистенция

6.6. Концептуализм Петра Абеляра

6.6.1. “Покров – involucrum”. Приобщение (communio) субстанции или вещи

6.7. Свобода и выбор. Бернард Клервосский

6.8. Модисты. Развитие идеи речи и имени

7. Фома Аквинский

7.1. Бытие Бога и бытие вещей

7.2. Антитеза “потенциального” и “актуального”. “Принцип индивидуации”

7.3. Взаимозаменяемость сущего и благого

8. Онтология Николая Кузанского

8.1. Учение о едином

8.2. “Знающее незнание”

8.3. Учение об уме как богоподобии

8.4. “Возможность – бытие”

ЗАДАНИЯ ДЛЯ САМОСТОЯТЕЛЬНОЙ РАБОТЫ

ГЛОССАРИЙ

ДИДАКТИЧЕСКИЙ ПЛАН

Афины и Иерусалим. Доникейская патристика. Тертуллиан и Августин. Посленикейская патристика. Исихазм. Схоластика. Фома Аквинский. Онтология Николая Кузанского.

1.3. Феномен верующего разума. Формула апостола Павла

Новое время привыкло считать, что философия – это мышление в понятиях и что она представлена авторами. В Средневековье же, ориентированном на авторитет, не было авторов в принятом ныне смысле слова. Истинным автором как мира, так и слова о мире считался Бог, авторитетами – отцы церкви. Средневековый мир мысли пребывал в открытости истины, зафиксированной в Библии. В таком мире “не человек стремился овладеть истиной”, как то было в Античности, но, напротив, истина стремится овладеть человеком, поглотить его, проникнуть в него. На фоне греческой мудрости эта идея была совершенно новой. “Ни при каких обстоятельствах ни один человек уже не мог осмелиться сказать: “Я просто спрашиваю, просто ищу, выясняю”. Стало необходимо держаться надежного авторитета. Авторитет, однако, не уподоблялся руке зрячего, за которую хватается слепой. Напротив, это был расчет на надежный, квалифицированный ответ. Человек к тому же пытался постичь высшую реальность не ради себя, но ради самой этой высшей реальности.

В Средние века считалось, что мир создан трансцендентным Творцом по Слову и не ради человека, а ради Слова (но для человека), отчего человек рассматривался как причастный Богу: в силу факта творения он твердо знал и о том, что он – это он, и о том, что он – от несравненно более высокого, чем он, а поскольку он это знает, он – не сам по себе, а образ Бога. В силу однократности творения человек, как и его, земной, мир, конечен. Эсхатология – религиозное учение о конечных судьбах мира и человека – краеугольный камень христианского учения. При этом кончается не только мир, но и время как таковое. Осознание этого вносило особый трагизм в человеческую жизнь. Для античного мышления, полагавшего мир вечным, сама такая постановка вопроса была непостижимой, оттого считалось, что “христиане – безумцы”. Клички безумцев и “не от мира сего” казались тем более справедливыми, что конечность, окончательность мира сочеталась в христианском понимании с воскресением не только в духе, но и в теле. Это сочетание можно было постичь только верой, внерационально.

Дело было, конечно, в иных определениях самого разума. Поскольку истина была дана и возвещена, то христианский ум изначально, как говорил Августин, к ней “льнул”. Поскольку богооткровенная реальность не могла быть доказана, будучи непостижимой, она могла быть только иносказуемой. Разум был врожден в эту реальность, он прежде всего был верующим в нее, определенными способами ей причащенным.

Разум и мистика в Средневековье оказываются моментами единой философско-теологической системы, поскольку разум мистически ориентирован, а мистика рационально организована. Потому вера и разум были тесно сплочены. Познание, в которое не верили, было невозможным.

Логика как расчет, как способность различать являлась не только условием правильности рассуждений, она мыслилась способной вывести к пределу сущего. Поэтому средневековое мышление не доказывающее, а показывающее порядок соответствий, а логика онтотеологична. Принцип креационизма, лежащий в основе христианского постижения мира, предполагал неравноправие античной логики аподиктического силлогизма и логики диспута, ибо всеобще необходимое знание принадлежит только Богу. На человеческом уровне таким знанием могла быть только этика, оказавшаяся важнейшим механизмом логического суждения. Дух человека сталкивается в повседневном опыте с испытанием в виде любви и ненависти, причем это теснейшим образом связано с возможностью знания: чем больше любовь к Богу, тем точнее знание. Это имело, по крайней мере, три следствия:

1) Теряют вес все философские категории.

2) Когнитивные акты суждения при таком познании оказываются нагруженными нравственными актами суждения.

3) Всякое знание – помимо этического – соответствует лишь знанию правдоподобному. Поэтому приоритет отдается диалектическому знанию, а способом мышления становятся иносказания-тропы (метафора, синекдоха, метонимия, ирония и пр.). Таким образом, “тропическое” мышление или возникающая отсюда тропологика свидетельствуют не о слабости разума, а о его инаковости.

Греческая философия обесценила веру и верования (pistis) тем, что рассматривала их с познавательной точки зрения. Вера относилась к вещам чувственным, изменчивым, а потому была формой мнения (doxa). Библейское послание призывает человека подняться и перешагнуть через этот горизонт. Апостол Павел в первом послании к Коринфянам говорит: “…слово о кресте для погибающих юродство есть, а для нас спасаемых – сила Божия. Ибо написано: “погублю мудрость мудрецов, и разум разумных отвергну”. Где мудрец? Где книжник? Где совопросник века сего? Не обратил ли Бог мудрость мира сего в безумие? Ибо, когды мир своею мудростью не познал Бога в премудрости Божией, то благоугодно было Богу юродством проповеди спасти верующих. Ибо и Иудеи требуют чудес, и Еллины ищут мудрости; а мы проповедуем Христа распятого, для Иудеев соблазн, а для Еллинов безумие. Для самих же призванных Иудеев и Еллинов, Христа, Божию силу и Божию премудрость; потому что немудрое Божие премудрее человеков, и немощное Божие сильнее человеков. Посмотрите, братия, кто вы призванные: не много из вас мудрых по плоти, не много сильных, не много благородных; но Бог избрал не мудрое мира, чтобы посрамить мудрых, и немощное мира избрал Бог, чтобы посрамить сильное; и незнатное мира и уничиженное и ничего не значащее избрал Бог, чтобы упразднить значащее, – для того, чтобы никакая плоть не хвалилась пред Богом. От Него и вы во Христе Иисусе, Который сделался для нас премудростью от Бога, праведностью и освящением и искуплением, чтоб было, как написано: “хвалящийся хвались Господом”. (гл.1).

Мудрость мира оказывается незначимой перед Богом. Чтобы действительно знать, человек должен уверовать разумом и совершать дела веры, реализуя в жизни принципы христианской этики, ибо “как тело без духа мертво, так и вера без дел мертва”. (Иак. 2, 26). Отсюда, вера оказывается необходимым коррелятом мышления, причем возникает ситуация, когда, веруя, можно познавать, а познавая, веровать.

2. ДОНИКЕЙСКАЯ ПАТРИСТИКА

2.1. Изменение чувства истории. Остановка культуры и творчества в “есть” эсхатологического чаяния

Под именем патристики принято понимать богословскую науку, занимающуюся изучением творений святых отцов церкви и систематическим изложением содержащегося в них учения. Поэтому патристика может быть в известной мере понимаема как историческое изложение таких систем, т. е. как “история догмы”. Филарет Черниговский заметил, что отцы Церкви “столько же заботились для Церкви о чистоте веры, сколько и о благовестии”.

В первые века нашей эры возник совершенно особый строй мысли, ориентированный на древность, святость и правильность, а потому авторитетность учения. Период, непосредственно следующий за проповедью св. Апостолов и обычно именуемый первохристианством, имеет свои характерные черты, отличающие его от всех позднейших эпох христианской культуры. Эти индивидуальные черты особенно неповторимы. Их можно свести к следующим:

1. Апостольская живая традиция. Деятели этого времени или сами были учениками св. Апостолов, или слышали о них от учеников апостольских, или даже, может быть, в раннем детстве, были современниками Христовыми, если и не Его самовидцами. Живые воспоминания о Христе и Его учениках передавались непосредственно в этой среде, и ими жили. Эта непосредственность сообщала большую живость, простодушие и реальность общения с Господом. Это отражается и на содержании памятников того времени, и на их языке.

2. Эсхатологические чаяния. Вся послеапостольская традиция проникнута настроением близкого конца мира. Вознесение Господа переживалось как временный, на самый краткий промежуток времени, уход Учителя. Жили Его скорым возвращением. Ожидали Его второе пришествие. Благодаря этому ничто земное не было и не должно было быть самоценным. Преходящий характер событий внушал не задерживаться мысленно на всем земном. Не было поэтому чувства истории, а только апокалиптического исполнения времен. Не могло быть и чувства культуры и творчества.

3. Харизматичность. Проявившееся в Сионской горнице чудо Пятидесятницы дало всему апостольскому веку пафос духоносности, вдохновения, жизни в Духе. Дары Святого Духа обильно изливались на “малое стадо” Христовых учеников. Жили чудом, верили в легкое осуществление чуда, дерзновенно требовали чуда, – и чудеса творились. Вся жизнь первых христиан была проявлением этой духоносности.

4. Отсутствие богословско-догматических интересов также в значительной степени определяет эту эпоху. Окружающая обстановка не располагала к догматизированию. Это не значит, что христианство по своему существу не склонно и не предрасположено к догматическому мышлению. Это значит лишь то, что не настал еще момент раскрыться силам богословского творчества.

В своей книге “Марцион” Адольф фон Харнак пишет: христианство “возвещало доселе Неведомого Бога и в то же время проповедовало всем уже ведомого Господа неба и земли. Оно проповедовало воскресение плоти и объявляло, наряду с этим, войну этой плоти. Оно обострило неслыханным доселе образом проповедь о близком судном дне грозного Бога и она же, сохраняя для Него в силе все ветхозаветные изречения, возвестило, тем не менее, что этот Бог есть Бог милосердия и любви. Оно так пошло навстречу отдельной душе, как будто бы эта душа одна только и существует на свете, и тут же призвало всех в солидарный и братский союз, столь всеобъемлющий, как человеческая жизнь, и столь глубокий, как человеческая нужда”.

2.2. Литература двух путей

В первохристианской письменности, среди типичных для нее апокрифов, анонимов и псевдонимов, совершенно особое место должно быть уделено известному направлению, называемому в науке литературой двух путей. Отчасти примыкая к апокрифическим памятникам, она уже отличается от них своим вполне самостоятельным содержанием и должна быть скорее отнесена к Апостольскому Преданию как одна из его первоначальных форм.

Вдохновляющей темой этой группы памятников был образ двух путей, жизни и смерти, стоящих перед христианином. Навеяно это ветхозаветной пророческой мыслью: “так говорит Господь: вот Я предлагаю вам путь жизни и путь смерти” (Иерем. XXI, 8). Параллелью может служить текст Варуха IV, I: “Вот книга заповедей Божьих и закон, пребывавший во век. Все держащиеся ее будут жить, а оставляющие ее умрут” или Второй. XXX, 15: “Вот я сегодня предложил тебе жизнь и добро, смерть и зло”.

К этой литературе относится, например, “Дидахе” (“Учение двенадцати апостолов”). Первая глава различает два пути: жизни и смерти, последняя, XVI, целиком посвящена идее ожидания конца света. Жизненный путь есть путь спасения, заключающийся в любви – не только к Богу и ближнему, но и врагам, причем специально подчеркнуто, что такая любовь есть отличительная черта христиан от язычников.

Путь спасения, или жизни, достигается благодаря особого рода поведению, обусловленному заповедями, охватывающими все сферы человеческого существования. Число заповедей значительно превышает библейские десять. Помимо известных “не убивай”, “не прелюбодействуй”, “не воруй”, “не лжесвидетельствуй” и их развертыванию и уточнению типа “не предавайся блуду”, “не умерщвляй младенца во чреве”, “не преступай клятвы”, среди них присутствует множество запретов, позволяющих сравнить себя и противопоставить себя язычеству. Автора интересуют, следовательно, не только результаты деяний, которые способны совлечь человека с пути спасения, но мотивации поступков, предполагающих анализ внутренней жизни человека, или самоанализ.

Добро резко противопоставлено злу, путь жизни – пути смерти, который “прежде всего зол и полон проклятия”. Это путь “друзей лжи”, “исказителей образа Божьего”, “не признающих воздаяния за праведность”.

Критерием правильности любого научения является соответствие поведения словам. “Всякий пророк, научающий истине, если он не делает того, чему учит, есть лжепророк”. Вера же непременно предполагает разум, ибо, по мнению автора “Дидахе”, “вы должны иметь рассудок и отличать правое от левого”. Важно отметить, что здесь идея спасения начала приобретать нравственно-моральные очертания.

2.3. Климент Римский: этическое оправдание сущего. Инобытие истины. Динамизм и переходность мышления

Климент Римский – важная фигура этого периода. В 91–101 гг. он – третьим по счету – занимал епископскую кафедру в Риме. В своем Послании к Коринфянам он пытается предотвратить раскол в церкви. Главная из обсуждаемых идей – идея спасения – преподана в форме увещевания. Интуитивное знание, что мир и все в мире – дар, что земля встроена в Божественный мир, не найдя логического оправдания, нашло оправдание этическое, любовное, которое “не допускает разделения”: в нем все. Мир, сотворенный Богом “из ничего”, сотворен по любви Творца к творению, он сотворен просто так, ибо тварь не имеет и не может иметь достойного оправдания своего бытия. Отныне жизнь человеческого существа может быть подлинным самораскрытием и исполнением замысла Бога только при условии положенности в ее основу принципа христианской любви. Знание, делание, размышление, вера получают непоколебимое этическое обоснование. “Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, – то я ничто”. (1. Кор. 13, 2).

Душа, таким образом, стала христианкой прежде, чем интеллект, остающийся язычником, то есть умеющим говорить языком, общим для всех, но не речью, которая присуща именно душе и потому уникальна и всеобща в своей уникальности, поскольку вмещает Бога.

С возникновением христианства меняется статус истины. Бог Сам открывает ее миру в духе любви. Оправданность поисков безвозвратно уходит, сменяясь откровенным, все вмещающим ответом. Истина становится воплощенной, деятельной и живой, открытой и приглашающей причаститься. Но истина Бога о мире, вмещая мир, сама в мир не вмещается. Она не от мира сего, она инобытийна. Чтобы принять истину, нужно “совлечь” с себя образ ветхого мира. “Ибо какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит?” (Мар. 8, 36). Однако процесс этот, будучи мгновенным в духе, требовал времени в области речи и мышления.

Климент фиксирует в своем Послании космологическую картину, которая является примером переходности мышления, когда оно еще проникнуто старыми образами, но совершенно новым их истолкованием. Можно заметить отчаянную трудность становления и выражения христианской мысли, трудность отличения себя от иного, когда мысль работала, скорее, в парадигмах образа и аналогии, нежели анализа. Переходность момента делает эту трудность лишь более наглядной и ощутимой, ибо перед нами – изменившиеся морально-этические нормы, которые поддерживаются старыми интеллектуальными представлениями. Эти нормы, впитывающиеся душой человека, тем не менее неотделимы от разума, они исподволь приуготавливают его изменения. Базируясь на новых интуициях разума, они не находят для них слов, потому что поиск слов – наитруднейшая работа. Внешне получается своеобразный кентавр: на новом христианском этическом туловище еще гордо сидит греко-римская философская голова. Но внутренне, призванное к тому, как говорит Климент, Святым Духом, исподволь меняется ее выражение – лица, голоса, интонации. Самосознание удваивается усилием врожденного дара сознания.

2.4. Бытие – Слово

Послание Клемента наполнено цитатами из Священного Писания, которое рассматривается как доказательство правильности (неправильности) принимаемого пути. Подобное цитирование стало принято считать свойством Средневековья. Почему это происходило? Почему разум не смог оставаться в сфере логических аргументаций? По-видимому, дело в признании именно силы творящего Слова, являющегося крепкой основой для ума, ужаснувшегося непостижимостью Творца. Переведенное в человеческую речь Божественное слово оказалось уровнем возможного, хотя бы и хрупкого, общения с Ним. Обращение к Слову – не столько отсылка к нему, сколько возможный ответ на поставленный вопрос. Это Слово авторитетно потому, что Оно есть последняя высота, последнее утверждение/отрицание чего-то, за чем все слова теряют вес и наличествует молчание. В “Пастыре” Ерма Слово сравнивается с работающим молотом кузнецом, с Божественным всемогуществом, с мужеством.

Это Слово свидетель бессловесного. В Слове нет ничего ненадежного и недостоверного. В Нем нет никаких мифологических прикрас. Писание в силу своей данности – это вместе и первое и последнее слово Того, Кого мы не ведаем. Творя мир Словом, Бог посылает Своего Сына-Слово ради спасения мира, и бытие мира разворачивается через Слово, возвещенное в Писании. Проблему Слова будет затрагивать и Иустин.

2.5. Иустин, Татиан: высказываемость и свобода. Связь практического мышления и умозрения. Единство слова и дела как основание мира

Флавий Иустин и его ученик Татиан, будучи христианскими апологетами, т. е. учеными, выступавшими в защиту учения Христа и Церкви против нападок и лжеучений язычников и еретиков, были людьми с прекрасным риторским и философским образованием. В “Диалоге с Трифоном Иудеем” Иустин рассказывает о том, как стал христианином.

Однажды, когда он в уединенном месте на берегу моря предавался философским размышлениям, он встретил некоего старца, с которым завел беседу. Старец обратил внимание Иустина на древних “блаженных, праведных и угодных Богу” пророков, которые “говорили Духом Святым… видели и возвестили людям истину”. Пророческие писания, по словам старца, имеют прямое отношение к философии, поскольку именно философия направлена на “познание начала и конца вещей и всего, что должно знать философу”. Однако при этом поставлено условие: “если он только верует им”. Почему здесь в основании философии приведена вера?

Вера, объявшая душу, не потому называется верой, что в ней нет разума, а потому, что этот разум обнаружил свою силу в вере. Знание или, говоря словами Климента, “мудрость, или разум”, имеет силу только в ситуации веры. В противном случае происходит рассоединение с мироустрояющим словом, и это рассоединение является источником раздоров, когда разум и вера идут рука об руку, этический инструментарий переиначивает само познание. Правильное поведение в мире, рожденное силой этических запретов, становится синонимом правильного поведения разума, пронизанного этой силой. Теоретический разум должен выступать в паре с практическим, с переживанием истины, о котором можно лишь свидетельствовать, а не доказывать его посредством аргументации. Отсюда можно вывести определение новых задач философии как философии свидетельствований и свидетелей. Без свидетельства отныне любое мышление почитается пустым. Только при согласовании практической жизни духа и умозрении возможен вообще разговор о “началах и концах”. Практика духа – непременное условие истинности рассуждений. Истинные рассуждения только тогда имеют смысл, когда подкреплены действенным участием души в акте познания, готовностью этой души к жертве за мысли и произнесенные слова. Единство слова и дела в жертве лежит в основании мира, и в качестве именно основания, принципа оно есть, по словам Иустина, “верная и полезная философия”. Таким образом, Иустин становится первым христианским философом.

Иустин указывает, что Бог Сын есть воплощенное Слово, то есть Христос. Слово “приняло видимый образ, сделалось человеком” и приняло жертву за человека. Слово вместе есть Бог и плоть. Главнейшее свойство слова – быть Христом, что тождественно быть “телом, Словом и душой”. Иустин осмысливает Слово следующим образом: невыраженное Слово есть Слово, принадлежащее Богу Отцу до творения; Словом произнесенным Бог творил мир, Словом семенным “посеял” повсюду Свое присутствие; и Слово воплощенное есть максимальное самовыражение Бога в тварном мире.

В “Речи против эллинов” Татиан затрагивает проблему начала. Начало здесь принципиально двуосмысленное понятие: “Бог был в начале” означает Его бытие до и сверх всякого творения. А начало как сила означает принцип бытия. Начало одновременно и устойчивость и направленность движения. Такое совместное начинание и есть Слово, понятое как сообщаемость творческих субъектов. Слово двойственно: оно, с одной стороны, предопределено, с другой – свободно (человек волен его изменить). В этом смысле Слово рождает смертное, оставаясь бессмертным, если пребывает в покое, к которому и стремится смертный. “Слово же, по Своему могуществу, имея в Себе предвидение того, что имеет произойти не по определению судьбы, а от свободного произволения избирающих, предсказывало будущие события”, а отлученный от общения с Ним, то есть завершивший слово, “делается смертным”. Важно отметить, что проблема выбора между альтернативностью или единомыслием, возможно, именно как проблема, впервые возникла у Татиана.

2.6. Ориген: плюрализм миров. Умножение сущего.

Идея апокатастасиса

Ориген (ок.185–253/254) являлся замечательным представителем школы Александрии. Его авторитет был огромен. Евсевий Кесарийский сообщает, что многие философы-эллины часто упоминают о нем в своих произведениях. Оригена считают “великим христианским философом, впервые предпринявшим серьезную попытку систематического объединения христианства в категориях эллинской мысли”.

Огромную часть наследия Оригена составляют экзегетические сочинения (комментарии и толкования). Свой главный труд “О началах” Ориген создал в 220–230 гг. в Александрии. Оригенов термин “начало” разные мыслители понимали по-разному. Полагали, что под началами Ориген понимает такие наиважнейшие “вещи”, как Бог, мир, человек. Полагали, что имеются в виду основные принципы христианства. Считали также, что наиважнейшие предметы бытия в то же время есть и наиважнейшие принципы вероучения. С первых же строк Ориген сообщает, что его христология: 1) это учение о Боге Ветхого и Нового Заветов вместе, “ведь и прежде Христос, Божье Слово, был в Моисее и пророках”; 2) это “попытка установить точную границу и определенное правило” относительно рассматриваемых вопросов и понятий, поскольку “верующие во Христа разногласят” о них, и прежде всего 3) о понятии плоти Христа, телесная ли она или имеет иную природу. То есть христология Оригена вместе и богословие, и учение о воплощении, и философия.

Бог для него есть не тело, а Дух, осмысленный как “освящающая сила”, скрытая от непосвященных своего рода покрывалом, “грубым пониманием”. Такого рода покрывало необходимо для облегчения понимания, когда берутся “примеры из области вещей совершенно иного порядка”. К этой области и принадлежит, по Оригену, представление о Боге как о теле. По Оригену, Бог – это простая природа, не допускающая какой-либо сложности, и “всецелый ум”. В реальности имеет место исхождение из Бога и возвращение к Богу, представляемому как Единое, которое отождествляется с Отцом. Единое трансцендентно относительно сущности и сущего, но может быть описано как благо или, скорее, как Благо само по себе, абсолютная благость. Творение есть выражение, передача или распространение благости, исходящей из Бога в силу необходимости Его природы, поскольку Он есть то, что Он есть. Посредником в творении является Логос, заключающий в себе идеи, или вечные образцы творения, архетипы, содержащиеся в божественном уме, отождествляемом Оригеном со вторым Лицом Троицы, Словом.

Из за большого объема этот материал размещен на нескольких страницах: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42