Российское понимание концепции "злоупотребление гражданским правом"

Российское понимание концепции "злоупотребление гражданским правом".

Несмотря на то, что вопросы правоосуществления исследуются столько же сколько существует само гражданское право, вопрос об осуществлении гражданских прав в соответствии с их действительным назначением (вопрос о запрете на злоупотребление правом) всегда разрешался через призму власти того или иного государственно-правового устройства. В нашей стране, в частности, этот вопрос исследовался в основном в аспекте "социалистического" назначения прав.

История отечественного законодательства мало что знает о проблеме злоупотребления правами в её "чистом" виде. Русский народ, как писал Герцен, жил только общинной жизнью, свои права и обязанности он понимал лишь по отношению к общине. Вне её он не признавал обязанностей и видел только насилие[1].

Русская Правда – первый закон древнерусского государства – тем не менее уже отличала злонамеренное поведение от просто виновного. Так на должника налагался дополнительный штраф в 3 гривны, если он злонамеренно не возвращал сумму займа (ст. 15 закона): "Если где будет иск к кому-либо об уплате займа, то идти ему на судебное разбирательство при 12 свидетелях. И если окажется, что должник злонамеренно не отдавал его деньги, как следовало по условию, то с него взыскивается 3 гривны штрафа"[2].

По древнерусскому закону, если купец взял товар или деньги в кредит, а потом потерпит кораблекрушение или подвергнется пожару, то ему полагалась отсрочка, в отличии от того, если он вверенный товар пропьёт или испортит по злому намерению, то ждет его в последнем случае продажа в рабство[3]. Не разрешал древний закон и перепродавать своего "наймита" другому хозяину за плату, поскольку предполагалось, что наймит должен работать только на своего господина, а господин должен был использовать наймита по его прямому назначению, а не наживаться на его субнайме[4].

Реформа 60-х годов 19 века дала толчок развитию всего российского гражданского законодательства, но русская мысль о пределах правоосуществления вновь не смогла пробиться в норму закона. В отношении шиканы судебная практика увлеклась положением римского права и заняла неоригинальную позицию: никто не может подлежать ответственности за такие действия, которые он совершает в пределах своего права, хотя бы эти действия и причиняли кому-либо имущественную невыгоду (кас. реш. 1894, № 63). Возобладал принцип "чем старей, тем правей". по этому поводу отмечал, что с точки зрения русского права, собственник земли вправе, хозяйничая в недрах своего участка, перекопать водоносную жилу, снабжавшую колодец соседа, перерезать корни деревьев, растущих на соседнем участке. И это он может сделать без всякого интереса для себя[5].

Однако уже в судебной практике 70-х годов встречаются по свидетельству несколько случаев, когда Сенат разрешал "соседские" споры по мотиву "превышения законного права"[6]. К 1902 году в одном из решений Сената было записано, что "никто не свободен пользоваться своим правом так, чтобы лишать другого возможности пользовать­ся его правом. Положить точно определенную грань между свободой пользоваться своим правом и обязанностью уважать право соседа – теоретически нельзя; грань эта в каждом спорном случае должна быть определена судом"[7]. Правило, что никто не отвечает за действия, совершенные в пределах своего права, – разъясняет Сенат, – не может быть понимаемо в том смысле, будто смежные и вообще соседние владельцы земельных участков вольны располагать ими, как заблагорассудят, не принимая ни в какое внима­ние интересов друг друга. Немыслимо было бы общежитие без права соседства, – без обязанностей соседей взаимно поступаться неограни­ченностью своего обладания. Закон далеко не исчерпывает всех огра­ничений, налагаемых соседским правом, но существующие постанов­ления обобщаются их общим основанием, которое следует выразить таким положением: "никто не свободен пользоваться своим правом так, чтобы лишать другого возможности пользоваться его правом (1902/126)"[8].

В отношении такого важного объекта как земля Сенат так же делал аналогичные разъяснения: если "только владеющий землею по праву собственности имеет право на все её принадлежности, если притом – его права не ограничены правами другого лица" (77/257)[9]. В остальных же случаях – несоседских – Сенат, ссылаясь на нормы ст. ст. 574 и 684 Свода Законов российский империи, особо подчеркивал, что не может быть ответственности за убытки, причиненные действиями, совершенными в пределах права, хотя они и причинили кому-либо имущественную невыгоду (91/22, 94/63)[10]. При этом сам текст ст. 574 и ст. 684 Свода законов в принципе не запрещал случаи злоупотребления правом отнести к кондикции либо к деликтным правонарушениям, поскольку звучал так: "всякий обязан вознаградить за вред и убытки, причи­ненные кому-либо его деянием или упущением, хотя сие деяние или упущение и не составляли ни преступления, ни проступка, если только будет доказано, что он не был принужден к тому требованиями закона, или правительства, или необходимо лич­ной обороной, или же стечением таких обстоятельств, которых он не мог предотвратить" (ст. 684 Свода законов)[11].

Русская судебная кассационная практика, не пошла по французскому пути, выработавшей запрет на шикану, но тем не менее в отдельных случаях указывала, что недопустима защита собственности таким способом и средствами, которые могут причинить вред здоровью окружающим. Так например, в исковом прошении, поданном в Либавский окружной суд, некий гражданин Козловский объяснил, что его восьмилетний сын, вскочив на запятки саней-возка проезжавшего по улице господина Рейсгофа, поранил себе колено одним из гвоздей, воткнутых острием вверх в ремень, прикрепленный по распоряжению Рейсгофа вдоль наружного края площадки саней с целью воспрепятствовать детям вскакивать на запятки. Ввиду того, что ранение сына сделало его калекой на всю жизнь, Козловский просил взыскать с Рейсгофа 300 руб. за лечение и 3000 руб. за телесное повреждение сына, повлекшее за собой уменьшение его трудоспособности. Окружной суд в этом иске отказал, находя, что Рейсгоф, набивая гвозди на запятках саней, действовал в пределах своего права, а потому и не обязан отвечать за полученное Козловским увечье. С-Петербургская судебная палата признала решение окружного суда совершенно правильным, утверждая, что придуманное Рейсгофом ограждение возка от уличных шалунов "не может быть отнесено к действиям недозволенным, что на ограждение своей собственности от постороннего самовольного посягательства ответчику принадлежало несомненное право". Сенат, однако, признал такое широкое истолкование прав собственника неправильным и решение палаты отменил со ссылкой на превышение пределов правоосуществления (заседание гр. касс. деп. январь 1903 г.)[12].

Проблемы злоупотребления правом на научном уровне в той или иной мере касались такие ученые-цивилисты В. Доманжо, ,
К. Анненков, , и многие другие. Однако, шикана была единственной формой злоупотребления правом, которая признавалась русской дореволюционной доктриной права, а судебная практика, как мы говорили раньше, вообще не видела необходимости ставить эту проблему на повестку дня, поскольку случаи злоупотребления правом были по её мнению довольно редки. Редки же они были, на наш взгляд, именно потому, что защиту от злоупотребительных действий бесполезно было искать в только что родившейся российской судебной системе. Злоупотребление правом оставалось, в тот период все больше в латентном состоянии.

"Постреволюционное" гражданское законодательство и судебная практика "восполнили" этот пробел. Статья 1 ГК РСФСР 1922 г. установила, что "гражданские права охраняются законом, за исключением тех случаев, когда они осуществляются в противоречии с их социально-хозяйственным назначением". Термин "социально-хозяйственное назначение" был скорее всего позаимствован из арсенала теории "социальных функций" права, ярким представителем которой являлся Дюги.

Вспомним, что Шварц, а затем Дюги выдвинули теорию централизма в гражданском праве "правовой цели", суть которой заключалось в следующем: любое имущество служит не кому-нибудь, а чему-нибудь, т. е. разумным целям всего общежития; если человек использует свое имущество на неразумные цели, всему правопорядку в обществе ненужные, то государство либо имущество отбирает, либо принуждает имущество использовать согласно его социальному назначению. Понятие свободы они определяли через обязанность личности развивать свои физические и духовные силы, для выполнения социальных функций, поскольку все люди находятся во взаимной социальной зависимости.

К чему привела защита человека против самого себя с принуждением выполнять "социальную" функцию собственника, мы познали на примере 70-летней истории своей страны. Однако в этой социалистической утопии, есть привлекательные моменты. Человек – социальное существо и это факт. Он объективирует себя через призму собственности, для обладания которой он трудится точно также, как трудятся миллионы других людей, чтобы создать и продать ему эту собственность. Каждый, делая что-либо для себя, создает одновременно что-либо для других людей. Многообразие потребностей и разделение труда делает последний высокоэффективным, взаимовыгодным. Однако подавляющее большинство людей работают и приносят пользу всему обществу исходя, в первую очередь, из своих эгоистических побуждений. Именно гражданское право в этом случае призвано балансировать взаимные эгоистические интересы. Время, когда каждый индивид будет действовать сообразно интересам других лиц ещё не пришло. Критическая масса благ еще не достигла того предела, когда человек может выйти на новый уровень самосознания. Шварц и Дюги возможно предугадали это будущее, но сегодня человек, вспоминая свое рассудочное эгоистическое начало нередко свои субъективные права осуществляет в ущерб другим правам. "Так как цель: насильно, извне заставить человека иметь внутреннее, т. е. изнутри идущее расположение к добру, или внутреннюю восприимчивость к истине не может ни в каком случае быть достигнута (будучи прямым логическим противоречием или бессмыслицей), – пишет великий русский философ , – а бесцельное насилие явно есть зло, – то всякие принудительные меры в духовных делах ради предполагаемых интересов истины и добродетели суть не что иное, как употребление злых средств для ложной цели – злоупотребление по преимуществу"[13].

Итак, "буржуазный" дюгистский термин – "социально-хозяйственное назначение" – несколько смутил составителей статьи 1 ГК 1922 года, но самолично настоял на закреплении рассматриваемой статьи в Гражданский кодекс, прозорливо добавив, что "она нам очень и очень пригодится"[14].

Указанная норма "пролетарской диктатуре" действительно "пригодилась" и в совокупности со статьей 4 ГК 1922 года, которая предоставляла гражданам РСФСР граждан­скую правоспособность "в целях развития производительных сил стра­ны", стала выражать прежде всего "классовый" подход к случаям злоупотреблений не только "соседского права", но и к случаям "бесхозяйственности, небрежности, хищнического отношения к социалистическому имущест­ву"[15].

Печальный опыт не был учтен (да и не мог быть учтен в тех условиях) в Основах гражданского законодательства Союза ССР и союзных республик (далее – Основы) и в ГК РСФСР 1964 года, которые в сущности провозгласили аналогичные принципы.

В "чистом виде" – без политической составляющей – проблема злоупотребления права на раннем этапе перед советскими цивилистами как таковая не стояла. Юридические умы ученых-цивилистов были заняты в основном теоретическим переосмыслением и совершенствованием "инструментального", догматического механизма советского гражданского права. Однако, несмотря на то, что проблема правоосуществления решалась в основном в разрезе частных интересов и интересов самого государства, в отечественной цивилистике, тем не менее, постепенно начиналось независимое теоретическое осмысление проблемы злоупотребления правом. В советской правовой литературе время от времени об исследуемом явлении высказывались в том или ином смысле известные ученые-юристы.

– виднейший из советских цивилистов – в признании теории злоупотребления правом видел опасность для прочности гражданского права, т. к. неоправданно увеличивалась, по его мнению, в этом случае роль судейского усмотрения. Поскольку сам термин "злоупотребление правом", считал ученый, в силу его условности не выражает точно сущность правонарушения, то при квалификации действий в качестве злоупотребления правом неизбежны многочисленные судейские ошибки. , опираясь на известное высказывание французского цивилиста Планиоля писал, что "осуществление права не может быть противоправным, а следовательно, и злоупотреблением. Те действия, которые называют злоупотреблением правом, на самом деле совершены за пределами права. Совершая эти действия, лицо переходит за границу своего права"[16].

Проблему злоупотребления правом ученый признавал лишь в контексте проблемы коллизионности норм гражданского права. В таком случае – пишет – коллизия может быть разрешена лишь посредством создания судом большей посылки, необходимой для решения данного спора. "Этот вопрос не является вопросом о злоупотреблении правом. Вопрос о злоупотреблении правом можно снять, признав, что граница прав, установленная законом, не может быть изменена усмотрением суда. Вопрос же о разграничении коллидирующих субъективных прав снять нельзя. Он неизбежно приводит в определенных случаях к необходимости восполнить недостаток закона для решения дела"[17].

Близкую позицию занимала , но уже в отношении права личной собственности. Она полагала, что осуществление собственности не может быть противоправным, собственник всегда действует правомерно[18]. так же выступил против использования термина "злоупотребление правом", поскольку он недостаточно ясно раскрывает суть этого социального явления и дублирует, по сути, субъективный момент в концепции осуществлении права "в противоречии с его назначением"[19]. По мнению , если лицо выходит за пределы предоставленного ему субъективного права, то оно фактически действует за рамками права, вне его границ. Сам термин "злоупотребление правом" в этом случае неприемлем, поскольку лицо просто нарушает норму закона, а не злоупотребляет правом. "Для идеи и общей нормы о злоупотреблении правом нет места", – делает вывод [20]. Говорить о злоупотреблении правом в процессе его осуществления – добавляет – это значит противопоставлять содержанию субъективного права его форму, что недопустимо, так как "отход в использовании права от его социального назначения есть отступление от закона со всеми вытекающими отсюда последствиями"[21].

Точка зрения о том, что злоупотребление права есть действие происходящее за пределами не только субъективного гражданского права, но и вообще за пределами гражданского права в целом распространена и в современной российской цивилистике. Само понятие "злоупотребление правом" противники теории считают лишенным правового смысла, непонятным и даже абсурдным[22].

Логику сторонников выявленной позиции можно понять, но при условии, что под термином "злоупотребление правом" ими понимается злоупотребление субъективным гражданским правом. В этом случае действительно появляется неразрешимая дилемма: либо управомоченное лицо действует в пределах содержания субъективного гражданского права, либо оно действует вне содержательных рамок субъективного права, и тогда само перестает быть управомоченным лицом и становиться просто нарушителем. В этой строго дихотомичной системе места для злоупотребления правом, иначе как в "условном" значении, действительно нет.

Но если под термином "злоупотребление правом" понимать не само субъективное гражданское право в его полноценном смысле, а его догматически формальную часть заключенных в нем правомочий, и в том числе его абстрактность, неточности, оговорки, пробелы, смысловые ошибки и другие недостатки его формы, то исследуемая теория имеет свое собственное специфическое правовое обоснование, анализу которого необходимо отвести отдельное время.

Большинство современных юристов существующие доктринальные определения злоупотреблению правом не устраивает, поскольку не дают надежных критериев для квалификации поведения лица в качестве злоупотребительного, а их оторванность от практики повсеместно отмечалось в современной цивилистической литературе.

Мы предлагаем свое определение – возможно более простое, но более удобное для применения его к частным случаям злоупотребительного поведения, поскольку именно в придании действующему праву такой внешней формы, которая упростила бы и облегчила бы процесс применения права и состоит задача современной юридической науки.

Отсюда авторское определение понятия "злоупотребление гражданским правом" выглядит следующим образом: злоупотребление гражданским правом – это особый вид гражданского правонарушения, связанного с умышленным выходом управомоченного лица за внутренние пределы (смысл, назначение) субъективного гражданского права (определяемые в том числе критериями разумности и добросовестности) для достижения своей незаконной скрытой цели с использованием юридического формализма гражданского права как то пробелы, оговорки, недостатки, узость, противоречия правовых норм и договорных условий.

[1] Письма в будущее. – М., 1982. С. 261.

[2] Цит.: по Хрестоматия по истории государства и права России / Составитель . – М.: ООО "Издательство Проспект", 2001. С. 5.

[3] Русская правда. Пространная редакция. Текст по Троицкому списку. Перевод . Ст. 55.

[4] Русская правда. Пространная редакция. Текст по Троицкому списку. Перевод . Ст. 60.

[5] Курс гражданского права. – Тула: Автограф, 2001. С. 224.

[6] См. Вопрос об ответственности за вред, причиненный при осуществлении права, в проекте нашего гражданского уложения. "Сборник статей по гражданскому и торговому праву", С.320.

[7] Русское гражданское право, изд. 4. СПб., 1913, С. 133, Примечание I.

[8] Решение Гражданского кассационного департамента Правительствующего Сената, С.-П. 1901. С.126.

[9] Законы гражданские с разъяснениями правительствующего Сената и комментариями русских юристов. Составил . Книга вторая. М.: С. 70.

[10] См.: Законы гражданские. СПб, 1910. С. 413.

[11] Законы гражданские с разъяснениями правительствующего Сената и комментариями русских юристов. Составил . Книга вторая. М.: С. 477.

[12] См:, Вопрос об ответственности за вред, причиненный при осуществлении права, в проекте нашего гражданского уложения. В книге: Памяти проф. , М., 1915 г.

[13] Избранные произведения. Серия "Выдающиеся мыслители". Ростов-на-Дону: «Феникс», 1998. С. 526.

[14] Избранные произведения по марксистско-ленинской теории права. Рига, 1964, С. 487.

[15] См.: Право собственности. М., 1925, С. 31.

[16] Проблема злоупотребления правом в советском гражданском праве "Известия АН СССР", отд. экономики и права, 1946 г. № 6, С. 426.

[17] Проблема злоупотребления правом в советском гражданском праве "Известия АН СССР", отд. экономики и права, 1946 г. № 6, С. 426. Известия Академии наук ССС. Отделение экономики и права. №

[18] Право злоупотребления правом в советском гражданском праве. "Известия АН СССР", отделение экономики и права, 1946, №6, С. 429.

[19] См.: Условия и юридические последствия отказа в защите гражданских прав. "Советская юстиция", 1962, №9, С. 8-9.

[20] См.: Юридическая ответственность и справедливость. М., 1992. С. 160.

[21] О пределах осуществления гражданских прав. "Правоведение", 1967, № 3, С. 82.

[22] См. например: личные неимущественные права граждан: Автореферат диссертации на соискание ученой степени доктора юридических наук. М., 1997. С. 218.