ХАРАКТЕРНЫЕ ЧЕРТЫ ЭТИКЕТА У ЛИВАНЦЕВ

...С точки зрения этнографического районирования Ливан относится к Североафриканско-Переднеазиатской иторико-культурной зане, большинство населения которой обладает рядом общих культурных особенностей, отразившихся и в этикете. Среди них - родственная (обычно патрилинейная) солидарность (предусматривающая взаимозависимость и взаимопомощь), уважение к старшим (и - как оборотная сторона - ощущение вечного «социального несовершеннолетия» эго), гостеприимство, щедрость.

Нарушение правил чести влечет за собой кровомщение, а гарантией соблюдения этих правил считается (особенно у оседлого населения) половая сегрегация и женское личное покрывало. Приметы для определения пола будущего ребенка подтверждают, что культура этого ареала преимущественно мужская, или «вироцентрическая»: они вписываются в жесткую схему двоичных противопоставлений - мужской/женский, свой/чужой, правый/левый, тяжелый/легкий, камень/земля и т. д.

У кочевников и части оседлых сохраняются элементы племенной организации, выражающей весь набор социальных связей в виде кровнородственных. В семейно-брачных отношениях для большинства населения характерна максимальная эндогамия (с идеализацией ортокузенного брака).

Особым уважением пользуется устное слово и устная (в том числе этикетная) традиция. Речь сопровождается жестами, причем жители этой зоны, как правило, жестакулируют чаще, интенсивнее, разнообразнее, чем народы Северной и Центрально Европы; «культурная дистанция» у них короче, а жесты одинаково широко применяются во всех областях социальной жизни. Зональная кинесика отличается от европейской и своей системой пространственных координат. Горизонталь опущена гораздо ближе к уровню пола (земли), как и в любой традиции, ориентированной не на стул и высокий стол, а на циновку или ковер. Позы для сидения, которые в европейской этикетной норме воспринимаются как отказ от этикета или свидетельство самого низкого социального статуса («поза нищего»), совершенно свободны здесь от этих ассоциаций и подчиняются особым правилам (так, человек, сидящий скрестив ноги, обязательно сбрасывает перед этим обувь и не должен демонстрировать свои голые подошвы: это «неприлично»). Верхняя допустимая граница кинесического пространства несколько выше европейской: жесты. Выполняемые над уровнем бровей, не воспринимаются как чрезвычайные (например, жест, выражающий безусловное подчинение, внимание, уважение: ладонь руки касается лба, а затем сердца).

Главные культурные признаки, присущие названной историко-культурной зоне, характерны и для Ливана. Помимо них ливанский этикет - в его идеальных нормах и практической реализацией - определяется несколькими обстоятельствами:

1) сложным этноконфессиональным составом населения (христианские общины маронитов, греко-православных, греко-католиков, протестантов, армяно-григориан, армяно-католиков и др.;мусульманские общины шиитов, суннитов, друзов и др.);

2) доисламскими и внеисламскими традициями стран Восточного Средиземноморья;

3) турецким влиянием (Ливан, на протяжении четрых веков входивший в состав Османской империи, почти соседствовал с собственно турецкими областями);

4) открытостью совеременного Ливана для самых разных культурных воздействий, в частности и для «вестернизированных» поведенческих моделей.

Впрочем, при всех своих локальных особенностях Ливан - неотъемлемая часть общеарабского этикетного ареала, характеризующегося одновременным действием трех нормативных систем поведения, которым посвящена одна из статей этого сборника.

Первая система (мурувва) включает для ливанца (помимо всех стандартных качеств «настоящего арабского мужчины») еще и предприимчивость, удачливость в делах. Для героя ливанской муруввы не зазорно обвести вокруг пальца пришлого простака или ловко надуть самодовольного спесивца. Разумеется, щедрость украшает мужчину, но он должен уметь дешево купить и дорого продать. Отсюда особая, быть может, самая изощренная на Ближнем Востоке ливанская культура торговаться при купле-продаже.

Казало бы, интересы участников этой процедуры - покупателя и продавца (часто это сам хозяин «дела») - прямо противоположны, однако, если правила ведения торга не нарушены, выигрывают обе стороны: впредь покупатель имеет право на сравнительно умеренные цены и даже на некоторую скидку, а продавец получает постоянно клиента. Вот как ливанский этнограф Фуад Хури описывает типичную этикетную ситуацию такого рода:

«Продавец приглашает покупателя в лавку, обращаясь к нему, словно к родственнику, демонстрируя уважение или расположенность. Термины родства, если они употреблены в расширительном смысле, означают уважение: молодой продавец пользуется термином ‘амми (брат моего отца), обращаясь к пожилому покупателю, сходному по возрасту, полу и статусу с дядей продавца по отцовской линии; продавец постарше использует термин ибни (сын мой) или ибн ахи (сын моего брата), обращаясь к молодому покупателю [...] термины родства обозначают расположенность, если они обратны, например когда мать обращается к своему ребенку имми (мать моя) или отец называет свое дитя баййи (отец мой), выражая сильную степень расположения и непринужденность. Если социальный статус покупателя выше статуса продавца, тогда к покупателю обращаются по титулу - шейх, байк (бей. - М. Р.), указывая тем самым, что между продавцом и покупателем поддерживаются формальные отношения. В последнем случае непринужденность и следующее за ней взаимное доверие значения не имеют, ибо люди, обладающие высоким социальным статусом, не торгуются».

Фуад Хури продолжает:

«Когда покупатель называет товар и спрашивает о цене, продавец уклончиво отвечает: между нами нет разницы, у нас один интерес [...] для меня удовольствие не в цене, для меня удовольствие в том. Чтобы доставить удовольствие вам; платите, сколько пожелаете; у братьев не бывает споров о цене; для вас - бесплатно; это - подарок[...]».

Покупатель никогда не воспринимает подобные слова буквально, продолжая требовать, чтобы продавец назвал свою цену. Наконец цена названа. После этого продавец начинает всячески расхваливать товар, а покупатель старается сбить цену, сравнивая этот товар с другими, вспоминая имена людей, рекомендовавших эту лавку как самую надежную. Ниже приводятся два полинных диалога, иллюстрирующие технику торга:

1. «Продавец: Добро пожаловать, брат. Давненько я тебя не видал.

Покупатель: Разве? Я тут бываю время от времени.

Продавец: Ведь ты из... Южного Ливана?

Покупатель: Ну конечно, из семьи Х.

Продавец: О! Я знаю кое-кого за Х., они выставляют свои кандидатуры на выборах.

Покупатель: Политика для политиков.

Продавец: Мой магазин - твой. Требуй, чего пожелаешь!

Покупатель: Нет, это ты здесь хозяин. Я хочу купить одежду для моих детей [...]

Продавец: Лучшего качества... Итальянская работа.

Покупатель: Но с примесью синтетики.

Продавец: Совсем немного.

Покупатель: И сколько же это примерно стоит?

Продавец: Сколько заплатишь. Мы друг друга не обидим.

Покупатель: говорил мне, что этот магазин - самый надежный.

Продавец: Я знаю его много лет. Он твой друг? Тебе отдам по три лиры (1 лира = 1 ливан. ф. М. Р.) за эти и по лире семьдесят пять пиастров (1 пиастр, или кирш = 1/100 фунта. - М. Р.) за те.

Покупатель: А это не дороговато ли для меня?

Продавец: Богом клянусь! Это только для тебя!

Покупатель: Всего выходит тридцать две лиры. Я дам тебе тридцать.

Продавец: Бог щедр. Как раз за эту сумму они мне и достались. Пожалуйста, плати. Бог пошлет что-нибудь получше. Носите на здоровье!»

2. «Покупатель: Чем эта рубашка отличается от рубашки фирмы «Эрроу»?

Продавец: «Эрроу» немного лучше, но гораздо дороже.

Покупатель: Рубашки «Эрроу» продаются по пятнадцать ливанских фунтов за штуку, а ты хочешь тринадцать за эту?

Продавец: «Эрроу» наряднее, а эта рубашка прочнее.

Покупатель: Одиннадцать фунтов.

Продавец: Возьми ее за двенадцать.

Покупатель: Одиннадцать с половиной.

Продавец: Ладно, бери, сегодня я еще ничего не продал».

Этикет торга позволяет обеим сторонам прибегать к хитрости. После достижения согласия относительно цены покупатель может отказаться платить наличными, требуя кредита, или уйти, так и не совершив покупку, чтобы в другой лавке выгодно использовать знание твердой цены. Если покупатель делает вид, что хочет покинуть лавку после того, как названа первая цена, продавец почти всегда снижает ее. В свою очередь, у опытного тоговца профессиональных приемов еще больше. Убедившись, что посетитель не намерен ничего покупать, а просто интересуется ценами, он может их намеренно занизить, а когда клиент, побывав в других лавках и убедившись во всеобщей дороговизне, вернется назад, ему отказывают в покупке, разыгрывая обиду за недоверие. Это не дает непосредственной выгоды, но зато повышает престиж торгового дела. Другой трюк разыгрывается в паре с младшим продавцом (обычно сыном или племянником лавочника): в разгар торга, когда старший упорствует, младший неожиданно вмешивается и называет меньшую цену; старший изображает гнев, но делать нечего, слово сказано... Эта сцена неизменно действует на клиента.

Нарушение этикетных правил (намек на недобросовестность продавца или на несостоятельность покупателя) обрывает торг. Это положение подтверждается записанным Фуадом Хури диалогом:

«Покупатель: Ты уверен, что этот костюм сшит в Италии?

Продавец: Как так? А что мы тут делаем? Мы же торгуем, а не в игрушки играем.

Покупатель: Похоже, будто он сшит здесь.

Продавец: Что же мы лжем, что ли?

Покупатель: Бог знает.

Продавец: Не покупай. Иди-иди. Другой раз зайдешь».

Своеобразную школу муруввы видит этнограф Роберт Баракат (ливанец по происхождению) в ежедневных мужских собраниях в кофейнях, участники которых играют в карты, шахматы и, конечно, в таулю (нарды, или шеш-беш). Он замечает, что «распределение ролей у мужчин при игре в таулю в общественном месте резко отличается от нормальных ролей, принятых в повседневной жизни: во время игры жесткие социальные и культурные ограничения повседневности временно отменяются и поэтому можно соответственно вести себя, т. е. ругаться, жульничать, спорить, оскорблять противника и тому подобное, чтобы добиться превосходства». Этикетные правила в этой ситуации, как нетрудно заметить, противоположны этикету торга, описанному выше. Баракат свидетельствует: «В споре часто допускаются оскорбления. При этом один из игроков обычно поднимается от столика и немного отступает, продолжая спорить со своим противником (как правило, о нечестной игре), затем садится играть дальше, как ни в чем не бывало». И еще: «По существу, такое поведение ожидается от каждого игрока. Впервые начав изучать игру, я, например, отказывался играть с молодым человеком, которого уличил в нечестности, пока не понял, что вести себя подобным образом во время игры позволяется. И тогда я сам стал поступать так же при любой возможности».

Проявления муруввы многообразы. Современный ливанский автор находит их в мельчайших оттенках бытового поведения ливанца, даже в силе рукопожатия. Приведенные здесь сведения характеризуют только два, но важных аспекта этой общеарабской нормативной системы в ее локальном варианте. Конфессиональный момент, как и следовало полагать, сравнительно слабо сказался на технике ее реализации. Другое дело, что примеры для подражания - легендарных персонажей или реальных героев ливанского прошлого и современности - в каждой конфессиональной общине выбирают по-своему, предпочитая единоверцев. Рыцари ливанской муруввы действуют едиными методами, но преследуют разные цели, тесно связанные с двумя другими арабскими поведенческими нормами: асабийей и дином.

Социальный статус ливанца, сообразно которому он строит свое этикетное поведение, зависит, как и во многих других обществах, от пола, возраста, происхождения (генеалогия, конфессия, локус), семейного и имущественного положения, наличия потомства, а также от степени включенности в систему связей, обусловленных названными факторами. В отличие от муруввы, ориентированной на личностные и биологические характеристики и эгоцентричной по самой своей сути, асабийя как норма поведения растворяет личность в семейно-родственном коллективе: ее субъект не «я», а «мы». Границы пространственного «ядра» асабийи выразительно очерчивает классик ливанской литературы Михаил Нуайме:

«И каждая семья, по мере того как увеличивалось количество ее членов и разрастались ее ветви, умножала число своих жилищ и ставила их или вплотную друг к другу, или друг против друга, по одному образцу, так что в деревне вырастал целый квартал. Известный под именем этой семьи. Так говорили: квартал семьи Нуайме. Квартал семьи Хаддада, квартал семьи Абу Хейдара и так далее. Число домов, примыкающих друг к другу, могло достигать семи или десяти; все они были одинаковой высоты, одной длины и под одной крышей, но у каждого из них был свой вход. Скопище таких смежных домов называлось «саих» («крикун»). Возможно, под этим словом подразумевалось, что если кто-либо кричит или зовет в одном конце саиха его слышат те, что в другом конце».

«В пределах крика» расселяется семейно-родственная группа - джиб, состоящая из патрилинейных пртрилокальных семей, обычно нуклеарных (неразделенные семьи встречаются у ливанцев редко) и, как правило, моногинических (полигиния лишь иногда практикуется шиитами и суннитами). Группа джибов, восходящих к патрилинейному предку-эпониму, называется ал - высшая в Ливане структурная единица родственного коллектива с реальным родством по мужской линии (‘асаб), во имя которого и действуют нормы взаимозависимости, ответственности и солидарности асабийя.

Нормы асабийи наглядно отражены в речевом этикете ливнцев. Так, «вход» в беседу предусматривает вопросы о родственниках, а самым уважительным обращением считается текноним, или именование по потомству.

«При встрече нужно до пяти раз справляться о здоровье («как твое здоровье?»; «как твое состояние?»; «как твое довольство?» и т. д.), а также о здоровье родственников... Эти церемонии иногда - чистая мука, особенно когда человек нервен или пришел по делу и спешит: ему к спеху, а заговорить о деле нельзя, пока пять минут не пройдет в комплиментах (теклифат)», - писал востоковед из Бейрута в 1897 г.

В наше время деловой стиль несколько упростился, но в целом положение изменилось мало; и сегодня можно услышать взаимный обмен приветствиями, абсолютно схожий с тем, что записал девять десятилетий наза:

«- Счастлив твой день, о мать Никули (Николая. - М. Р.)!

- Благословен твой день!

- Как ваше драгоценное здоровье? Как ваше состояние?

- Богу хвала. Бога благодарим.

- Как ваше доброе настроение? Как у вас на душе? Как ваши дела?

- Твоими молитвами. Божьим призрением. Храни тебя Бог!

- Как чувствуют себя хранимые (хранимые Богом, т. е. дети. - М. Р.)?

- Молятся по твою душу, господин. Боже, помилуй!».

Основной набор ливанских приветствий, благопожеланий, поздравлений, любезностей, соболезнований и т. п. взят из общеарабского фонда и почти не отличается, например, от египетского. Правда, живя в условях конфессиональной пестроты, ливанцы чаще, чем другие арабы, прибегают к нейтральным словесным формулам, не имеющим явной конфессиональной окраски, особенно в иноверной или смешанной среде. Так, даже приверженцы ислама мусульманскому приветствию ас-салам ‘алайкум (мир вам) предпочитают нейтральное мархаба, употребляющееся в других районах арабского мира (например, в Йемене) как выражение согласия или готовности. Речевые высказывания сопровождаются, дополняются или заменяются мимико-жестовыми средствами, уже бывшими предметом специального рассмотрения.

Некоторые жесты, бытующие у ливанцев, могут озадачить или обмануть наблюдателя, принадлежащего к другой мимико-жестовой культуре. Едва ли не первое, что привлекает внимание иностранца. Это жест отрицания: резкое короткое движение коловой назад. Поднятые подбородок и брови, при этом владеющему арабским придетс столкнуться и с выражением недоумения: покачивние головой из стороны в сторону, брови высоко подняты, рот полуоткрыт. А вот реакция возмущения недогадливостью или назойливостью: согнутые в локтях руки с раскрытыми и направленными от себя ладонями резко поднимаются вверх по обе стороны лица, брови подняты. Это не значит, что ливанцы нелюбезны и негостеприимны (как раз наоборот!), но значение мимико-жестовых средств возрастает в отрицательных, конфликтных обстоятельствах.

Еще несколько примеров. Вращательное движение кистью или кистями обеих рук при полураскрытых ладонях выражает озадаченность или досаду. Этот жест характерен для младших школьников, не усвоивших объяснений учителя, или для шоферов, недовольных действиями регулировщика. Освобождение или отказ от неприятного дела символизируется «очищением» ладоней одна о другую, при этом руки согнуты в локтях («жест Пилата»). Если ливанец недоволен словами собеседника, он может показать это следующим образом: одажда на уровне груди подергивается большими и указательными пальцами обеих рук, остальные пальцы слегка согнуты и отведены в сторону.

Иной раз жест успешно заменяет целую фразу. Неизменно действует просьба подождать, проявить внимание или замолчать, выраженная так: ладонь выворачивается вверх, пальцы складываются щепотью, их кончики направлены в сторону собеседника, рука движется сверху вниз. Распространен и другой ливанский жест, призывающий ко вниманию: согнутая в локте рука поднимается сбоку немного выше головы, ладонь обращена к виску и полураскрыта.

Широко бытуют в Ливане поощрительные жесты. Например: ребра указательных пальцев трутся друг о друга на одном уровне, остальные пальцы загнуты; это означает полное сходство, равенство, совместность, дружбу. Или: в знак одобрения удачной фразы собеседник хлопает вытянутыми альцами по подставленно ладони говорящего.

Важно знать, что головной убор скадывается с головы наземь для выражения горя или угрозы, сбрсывание сандалии - древний символ отказа от своих прав (например, брачных), а направленная в лицо рука с расставленными пальцами - жест проклятия (средний и безымянный пальцы «выводят из строя» глаза, мизинец и указательный - уши, большой палец - уста). Во избежание недоразумений иностранцы заучивают такие жесты, как приглашение приблизиться (вытянутая вперед рука обращена ладонью вниз, пальцы делают как бы скребущее по воздуху движение; издали жест может быть воспринят в противоположном значении - как требование удалиться) или безмолвный приказ предъявить документы (ребром ладони одной руки ударяют по сгибу другой у локтя).

Несмотря на богатство современного ливанского речевого этикета, тесно связанного с мимико-жестовыми средствами, о которых говорилось выше, местные ревнители народных традиций считают. Что традиции эти обедняются. , крупнейший знаток ливанской старины, отмечает:

«Среди явлений, приходящих в упадок, - словесное искусство приветствий, поздравлений и соболезнований. Хотели бы мы, чтобы ругательства, брань и непристойности были в упадке. Но можем лишь сказать, что запас ругательств и брани в ливанских деревнях меньше, чем в ливанских гордоах. Эти слова наши отнюдь не значат, что ливанский крестьянин-горец не рукается, не бранится и не произносит непристойностей, хотя мы уверены, что ливанский крестьянин в общем воздержаннее на язык, чем сын города. Известно также, что всякий друз, а посвященный (‘акил - тот, кому открыты таинства друзского вероучения. - М. Р.) в особенности, умерен в речах, немногословен и осторожен, избегая такого слова, которое может быть понято как обременительное условие, окончательный уговор или нежелательный намек. По их выражению, такой человек «украшает» речь или занет, «как сделать приятное устам», т. е. знает, что говорить и когда говорить».

...Существует иерархия словесных оскорблений. Относительно слабыми считаются те из них, которые связаны с индивидульными физическими и/или умственными недостатками и которые делаются намеком, прямо или персонифицированно (например, в виде животного). Такой выпд можно иногда пропустить мимо ушей или свести к шутке без ущерба для личного достоинства. Серьезнее оскорбления, связанные с индивидуальными моральными недостатками и пороками, но куда обиднее высказывания, затрагивающие честь членов семейно-родственного коллектива (отца, матери, сестры, дочери, брата, сына, жены и т. д.). Наконец, самыми тяжелыми, требующими резкой и немедленной реакции считаются оскорбления, направленные против конфессиональной принадлежности эго.

В Ливане поведенческая норма, ориентированная на религию (дин), или, вернее, на конфессиональную общину (та’ифа), особенно тесно переплетается с идеалами асабийи, хотя иногда и приходит в противоречие с последней (например, в том случае, когда различные ветви - джибы - одного и того же семейно-родственного коллектива - аля - относятся к разным конфессиям).

Руководством по этикету могут служить многие бытовые поверья ливанцев. Поскольку почти любое из них подразумевает поведенческие рекомендации. Регламентированное поведение в традиционном обществе, где «все на виду», всегда более или менее этикетно. Идеальный субъект ливанской этикетной культуры даже наедине с самим собой соотносит свои действия с тем, «что скажут люди, если увидят»; в любом случае считается, что его поступки ведомы населению потустороннего мира, которое не менее реально, чем живущие в мире «посюстороннем». Таким образом, «диалогичность» этикета должна сохраняться и у одиночки, обязанного всегда соблюдать правила общени если не с людьми, то с Аллахом, святыми, а также с духами - добрыми, нейтральными и злыми.

Жесткие предписания связаны с самыми важными этапами жизни. Так, во время похорон нельзя чихать («если кто-нибудь чихнет на похоронах, ему рвут рукав одежды, чтобы защитить его от несчастья»). Нельзя тушить лампу в комнате только что скончавшегося - иначе умрет еще кто-нибудь из домочадцев; нельзя перешагивать через покойного; нельзя оставлять двери и окна раскрытыми, когда мимо дома проходит траурная процессия, а если их не устпели все-таки притворить, несчастье можно отогнать щепоткой соли, брошенной на дорогу, или выплеснутой соленой водой. Новорожденному не дают имени его умершего брата или отца; мать, у которой умер ребенок, не шьет сама приданое для следующего - об этом должны позаботиться родственники или соседи. Падающая звезда - это душа, возносящаяся на небо: ливанские христианки при виде ее крестятся.

Разные названия похоронного обряда у христиан (джунназ или джинназ) и у друзов (‘аза’) отражают разницу в религиозных представлениях обеих общин о смерти. По друзскому вероучению, она связана с переселением душ, обозначаемым термином такаммус («переход», другое значение - «надевание рубашки»); на многозначность этого слова опирается известная друзская метафора: как человек, износив одну рубашку, надевает другую, так и душа друза, износив одно тело, надевает другое, т. е. переселяется в новорожденного младенца-друза. Американский этнограф Фредерик Хаксли, проводивший полевые исследования в друзской деревне, писал следующее:

«Согласно значению самого слова ‘аза, это прежде всего обряд утешения и соболезнования для тех. Кто любил покойного. Джинназ, напротив, это обяд, готовящий покойного к надлежащему погребению [...] Покойный [у друзов] возродится однажды как друз. Поэтому основное внимание при исполнении обряда (аза. - М. Р.) должно быть обращено на тех, к то обречен нести горе разлуки. Я часто слышал сравнение, согласующееся с этим объяснением. Друзы говорят, что смерть и горе, ею порождаемое, подобны куску мыла: сперва он очень велик и значителен, но со временем незаметно для всех делается все меньше и меньше, пока однажды не исчезнет совсем».

Многие ливанцы из других конфессиональных общин считают, что время выражения скорби не должно быть чрезмерным, ибо душа покойного не попадает на небо, пока оплакивающие его продолжают рыдать.

Конфессиональной спецификой отмечены и прочие обряды жизенного цикла у ливанцев. Есть, однако, в этих обядах и сходные, общеливанские черты. И свадьба, и похороны объединяют всех соседей, независимо от их конфессиональной принадлежности. Родственники и соседи готовят еду у себя и угощают явившихся на поминки, так как после похорон нельзя разводить огонь в доме умершего. Участвуют они и в подготовке свадебной трапезы. По общеливанскому обычаю, молодых приветствуют, осыпая их рисом и опрыскивая духами. Эти действия должны обеспечить новобрачным обильное потомство. На свадьбе по-старинному мужчинам и женщинам устраивается отдельное угощение; вино и виноградная водка ‘арак занимают на праздничном столе скромное место даже в христианских общинах, развитой культуры тостов нет. Разделение полов соблюдалось и во время праздничных танцев. По традиции, партии жениха и невесты должны демонстрировать воинственность по отношению друг к другу и вступать в показную словесную перепалку. Во время обязательного визита молодых в дом к родителям жены (через несколько дней после свадьбы) гости, явившиеся вместе с новобрачными, должны украсть что-нибудь из предметов (ложку, платок, блюдо), а хозяевам следует пытаться помешать им. Свадебные подношения записываются в специальную тетрадь, чтобы ответный подарок был по возможности эквивалентен.

Рождение ребенка собирает меньшее количество гостей, а подарки обычно более скромны; если родилась дочь, церемония нередко вовсе не устраивалась. «Родила девочку, родишь и мальчика» - гласит утешительная формула, обращаемая в этих случаях к роженице. Вопрос «Сколько у тебя детей?» часто понимается как «Сколько у тебя сыновей?». В прошлом ливанские крестьяне не отмечали дней рождения, и ливанец мог не знать точного года и числа своего появления на свет.

Этикетные правила действуют и в каленадрных обычаях ливанцев, хотя различий по этноконфессиональному признаку здесь куда больше. Христианская традиция снисходительна к нарушениям этикета в праздник св. Барбары (4 декабря, когда деревенская молодежь, надев звероподобные маски, отправляется по домам колядовать), к гаданиям в крещенскую ночь (6 янаваря), к легкомысленному веселью карнавала марфа’, предшествующего великому посту, к гуляньям в вечер крестовоздвижения (14 сентября) и т. д. К христианской молодежи иногда присоединяются и молодые мусульмане. Те и другие гадают в «ночь решения судьбы» (лайлат ал-кадр): у мусульман - 27-го числа лунного месяца рамадан, у христиан - 6 января. Существует общеливанская традиция посещения иноверных соседей в дни их календарных праздников.

Самая распространенная ситуация, когда можно проявить свое знание этикета, это, конечно, прием гостя. Его встречают у порога дома, проводят в «салон» (гостиная), повторяя бессчетно «ахлан ва сахлан» (добро пожаловать). Гостя усаживают в лучшее кресло или, если комната меблирована по-восточному, на парадный коврик в углу, подвигая под спину яркие подушки. Задаются вопросы о здоровье, настроении и делах. Ждут не ответов, а тех же (или парных) формул. Но упаси Аллах поинтересоваться здоровьем жены - это, по консервативным представлениям, верх неприличия. Иностранцу подобную бестактность простят, сделав вид, что не расслышали. Впрочем, речь идет об идеальной норме, не всегда выдерживающей столкновение с инновациями.

«Что будете пить, кофе или чай?» - озабоченно спросит хозяин. Правильные ответы: «На ваше усмотрение» или «Вы знаете лучше». Наконец напиток выбран, и кто-нибудь из домашних (жена, дочь, сын) вносит поднос. Если вошедшую/вошедшего вам не представили, поблагодарите кратко, но в разговор не вступайте.

В яйцеобразную фарфоровую или латунную чашечку из латунного кофейника с длинной ручкой льется черный горьковатый кофе. Пейте понемногу и, если не хотите добавки, поставьте чашечку на поднос, предварительно покачав ее большим и указательным пальцем и сказав при этом «дайме» - «всегда» (т. е. пусть в этом доме всегда пьют кофе). Если этого не сделать, будут подливать до бесконечности, а кофе, приготовляемый в Ливане, очень крепок.

Когда дело дойдет до трапезы, вас посадят рядом со сторейшим и самым уважаемым членом семьи, дадут лучшую часть кушанья (например, баранью голову), не начнут есть раньше вас и закончат еду вместе с вами. Поэтому не торопитесь, следите за тем, насытились ли хозяева, и не съедайте всего, что лежит на общем блюде: из него еще будут есть женщины и дети. Чтобы церемонию трапезы выдержать полностью в арабском духе, следует омыть руки до и после еды и есть только правой рукой (левая считается нечистой: ею мусульмане совершают омовение перед молитвой). Но скорее всего вам, как иностранцу, предложат столовый прибор или хотя бы большую ложку. Когда соберетесь уходить, хозяева будут удерживать вас, после обязательного обмена благопожеланиями гостя наконец проводят до порога и будут глядеть ему вслед, пока он не скроется из виду. Разумеется, описанная этикетная ситуация крайне упрощена и имеет множество локальных и индивидуальных вариантов.

Некоторые ливанские этикетные правила опираются на поверья, уходящие в доисламский и дохристианский субстрат средиземноморской традиции. В этом отношении характерен ливанский набор неблагоприятных действий. Его нарушение, сознательное или по неведению, поспринимается как нарушение этикета. Например, опасен счет. «От пересчета «улетает благословение (араб. «барака». - М. Р.)», поэтому полагают, что счет приносит несчастье. Многодетная мать никому не позволит пересчитывать ее детей. Она приходит в беспокойство, а нередко пугается и сердится, если замечает, что кто-то считает ее детей. Собирающий деньги в копилку не пересчитывает их, чтобы благословение не улетело. Когда земледельцу приходится заняться счетом, он начинает со слов «благословение, два благословения, три», т. е. три благословения. Овчар не сообщит число овец в своем стаде, а только скажет «благословение». И если человека спросить о количестве чего бы то ни было (его потомства, его деревьев, его имущества или его домов), он не назовет числа, чтобы «благословение не улетело», но ответит: «благословение Божьим попечением, Бог щедр»».

С наступлением темноты не следует заниматься некоторыми делами:

подметать («выметешь благословение»; также нельзя это делать в страстную неделю, особенно в пятницу, и после отъезда кого-нибудь из домочадцев);

кроить одежду (иначе беда тому, кто будет ее носить; не кроят и в третий день недели, т. е. во вторник, по пословице «В третий день дележка наследства»);

смотреться в зеркало, обрезать ногти, стричь волосы;

одалживать котел и выносить его из дома (вынос котла сравнивают с выносом гроба).

Не к добру встретить утром кривого, косого, лысого или женщину с пустым кувшином. В последнем случае женщина сама сворачивает с дороги, чтобы не навлечь беды на встречного или прикрывает горлышко кувшина. Не к добру и радостный сон; символика у ливанских сновидений обратная: «Кто во сне смеялся - наяву заплачет, у кого во сне прибыль - наяву убытки, свадьба - к похоронам».

Традиционные этикетные правила сообразовывались с приметами, котоырми «мир духов» предупреждает людей и влияет на их бытовое поведение. Учитывать их особенно важно для представителя иной этикетной культуры. Плохо, если курица петухом закричит, если на небе появилась комета, если кружит возле светильника черная бабочка (ее надо убить, а белая бабочка - к счастью), если чешется правая ладонь (отдашь свое добро), если звенит в правом ухе (к плохим вестям) или подергивается левое веко (к слезам). Очень опасны, согласно бытовым поверьям ливанцев, солнечные и лунные затмения. Многократно цитировавшийся в этой статье А. Фрайха сообщает: «Когда происходит затмение Солнца или Луны, ударяют в колокола, бьют в барабаны, бренчат жестянками и чем ни попадя, а объясняют это тем, что они пугают того, кто пытается проглотить Солнце и Луну».

Ливанская традиция разделяет дни лунного календаря на «пустые» и «полные». Начиная с новолуния первые пять дней лунного месяца - «полные», следующие пять - «пустые»; за ними следуют четыре «полных» дня и четыре «пустых», затем соответственно три и три, два и два и один и один. Полагают, что «полные» дни благоприятствуют плодородию, поэтому в эти периоды проводят сев, покрытие овец и коз и т. п.; «пустые» дни благоприятны для жатвы, рубки леса и т. д. Среда и суббота считаются несчастливыми, а воскресенье и понедельник - счастливыми днями, определяющими судьбу тех, кто в них родился. Помимо общеливанских календарных примет есть и такие, которые специфичны для одной или нескольких конфессиональных общин (например, христиане полагают дурным предзнаменованием, если мусульманский пост в лунный месяц рамадан совпадет с одним из христианских постов).

Символика отдельных предметов и действий, свойственная ливанской этикетной культуре, часто представляется вполне привычной и для европейца. Речь идет о таких, скажем, неблагоприятных предзнаменованиях, как три зажженных светильника в одном помещении, упавший и разбившийся застекленный портрет, разбитое зеркало и т. д. Однако традиционная интерпретация подобных предзнаменований иногда довольно любопытна для этнографа. Зеркало, например, считается хранилищем человеческой тени, уничтожение окторого крайне опасно, а примета с портретом наполняется новым смыслом, если вспомнить, что почти в каждой ливанской семье есть уехавшие далеко от дома на заработки родные, о которых постоянно думают и чьи фотографии висят на самом видном месте.

Многие черты ливанской бытовой символики исследователь-иностранец может усвоить только на практике. Например, во избежание дурных последствий лучше не проходить прямо под переносной лестницей, приставленной к стене, а обойти ее стороной. Не только хлеб и соль святы (наступить на них - к беде, их надо подобрать и положить в безопасное место), но так же свято и оливковое масло: пролить его - к несчастью, ведь маслом окропляют покойного, и пословица предупреждает: «Пролить масло - разрушить дом».

Нельзя примерять чужую новую одежду прежде хозяина, а не то он умрет, и платье его достанется нарушившему запрет. А. Фрайха записал такое этикетное правило: «Если кто-либо снял обувь на маджазе (а маджаз это вымощенный квадрат у входа в дом или в комнату на верхнем этаже, предназначенный для того, чтобы люди оставляли там обувь, ибо человек не входит в дом обутым) и туфли его перевернулись подошвами вверх, это к несчастью. Считается, что это дурное предзнаменование и для него, и для тех, кто живет в доме. Обувь должна стоять подошвами вниз». На этой примете, известной и в других концах арабского мира, основан магический прием, чтобы отвадить от дома нежелательного посетителя: «Когда хотят избежать [повторного посещения] неприятного гостя, переворачивают обувь на маджазе и молятся Богу [...] Или берут веник, немного подметут им и поставят за дверью, а когда гость уходит, за его спиной забивают глиняный сосуд или кидают что-нибудь - камешек, палку, бумажку или тряпку, приговаривая «назад дороги нет, нет тебе возврата»».

Завершая обзор действий и примет, считающихся неблагоприятными, приведем еще несколько примеров: нельзя пристально смотреть на кого-либо или на что-либо - сглазишь (особенно опасны голубые глаза); женщинам не рекомендуется распускать волосы (это привлекает змей, а заплетенные косы - отпугивают); нельзя плевать или кидать предметы в колодец или в источник - потревожишь водяного духа; нельзя трясти сафве (бочку, где через слой пепла фильтруют воду) - вода замутится и начнется ссора.

Ливанская этикетная традиция, как и общеарабская в целом, стремится не обострять конфликтные ситуации, не определять их четко, не формализовать. Отсюда - обилие уклончивых оборотов в речевом этикете, когда прямые «нет» и «да» считаются неприличными, когда отказывать надо так, чтобы не уронить достоинство собеседника. Исходя из популярной в арабских странах формулы проволочки и/или отказа ин шалла букра (если пожелает Аллах, завтра), эту тенденцию назовем «синдромом букра» по аналогии с manana-habit испано-португальского и латиноамериканского мира.

Для улаживания конфликтов существует особый социальный механизм васита (букв. «посредничество»), сравнительно хорошо изученный на ливанском материале. Ливанский социолог Виктор Айуб, один из первых исследователей этого явления, утверждал, то оно основано на двух принципах: «локусе единства» (т. е. солидарности семейно-родственного коллектива, согласно которой каждый его член обязан поддерживать своего ближайшего родственника в любом конфликте) и «равенстве социальной дистанции» (в соответствии с которым эго, находящийся в одинаковой родственной близости к обоим участникам конфликта, должен оставаться нейтральным). По В. Айубу, исходя из второго принципа и избираются посредники, причем традиционная цель посредничества - не рассудить, кто прав и кто виноват, а примирить обе стороны. На практике механизм васиты работает не так четко и указанные принципы выполняются далеко не всегда, однако в мелких локальных конфликтах институт посредничества показал себя достаточно эффективным. Рассмотрим его действие на примере столкновения, описанного американской исследовательницей Кэти Уитти.

Оно произошло до начала внутриливанского кризиса 70-80-х годов в долине Бекаа, на поле, рядом с деревней со смешанным в конфессиональном отношении населением. Пожилой маронит Йусуф и 18-летний шиит Ахмад вели резкий спор. Оборвав его на полуслове, юноша покинул место действия. Через некоторое время люди услышали выстрел и обнаружили, что Йусуф ранен в ногу. Неподалеку видели и Ахмада, вооруженного автоматом. Родственники отвезли потерпевшего в госпиталь, где его дважды допрашивала полиция. Он заявил, что ранил себя сам, по неосторожности, вскоре после того как расстался с Ахмадом. Семья последнего начала искать пути к примирению сразу же после инцидента. В основном переговоры велись дядей Ахмада по отцу и двоюродными братьями Йусуфа, но в них участвовали и многие другие, включая уважаемых лиц из соседних деревень. Наконец было достигнуто соглашение о сумме компенсации за увечье. Церемония восстановления мира состоялась в один из вечеров.

В гостиной дома Йусуфа собралось более 50 мужчин: родственники участников инцидента и посредники, среди которых были и оба старосты деревни - христианский и мусульманский. Первым говорил дядя Ахмада, выразивший сожаление по поводу происшедшего. Затем мусульманские старейшины рассказали историю отношений двух семей со времени первой мировой войны, подчеркнув, что один из родственников Ахмада спас жизнь племяннику Йусуфа. Дядя Ахмада изложил суть дела: ссора произошла потому, что отец юноши не возвращал деньги, взятые в долг у Йусуфа, но это ни в коей мере не оправдывает горячности молодого человека. Закончил свою речь он так: «Мы понимаем, что вы - уважаемые и разумные люди в этом доме, и, так как вы тоже понимаете, что причины, о которых мы говорили, истинные, вы достойно решили не выказывать явно ваш гнев, чтобы нашего сына не арестовывали и не унижали. И за это благородное дело во время вашей боли и испытаний мы искренне вам благодарны и признательны. Если аллах захочет, ваша нога со временем будет болеть слабее и, если Аллах захочет, вы вновь удостоите нас чести быть приглашенными. И, так как мы знаем, что вы считаете сказанное нами истинным и важным, а довод очищает сердца, мы знаем, что вы примете наши извинения, выражения горя и доброй воли и дадите согласие на то, чтобы с этим делом между нами было покончено». После этой речи отец Ахмада передал бумажник брату, тот - другим родственникам, они - мусульманским старейшинам, и в конце концов бумажник оказался в руках Йусуфа, который небрежно положил его под подушку, продолжая слушать гостей. Денежная компенсация составила 6 тыс. ливан. ф. (2 тыс. долл.).

Затем говорил Йусуф: «Конечно, я был потрясен, как и все вы были бы потрясены, что такое дело могло произойти между Ахмадом и мною, ведь я знаю его со дня его рождения и моя жена с моей сестрою помогали его матери при родах. Но гнев - могучая сила, а мы оба были разгневаны. И даже если мне всегда придется ходить с этой палкой, дело сделано, помогай нам всем Бог! Нету смысла и пользы в раздумьях, пусть Бог милостивый и милосердный устранит плохую кровь, разделяющую нас. Наши семьи всегда выполняли свои обязанности, держали слово, платили долги, хранили свою честь и помогали словом и делом друг другу. Бог - мой свидетель. Поэтому я, мои сыновья и мои братья родные и братья двоюродные - все мы принимаем ваш дар и ваши извинения. И больше об этом происшествии говорить не будем».

Примирение завершил старинный обяд, исполняемый в наши дни нечасто. К. Уитти так описывает его: «Ахмад поднялся с пола, и его отец подвел его к тому месту, где был Йусуф. Он сел на пол лицом к Йусуфу, его отец сел рядом. Один из мужчин, сидевших у двери, принес миску с кипятком, мыло, опасную бритву, помазок и полотенце. Тогда у всех на глазах Йусуф начал намыливать и брить молодого человека опасной бритвой. Прежде чем его начали намыливать и брить, Ахмад снял верхнюю одежду и ему вынесли новую, белого цвета, из другой комнаты дома Йусуфа. Когда ритуальное бритье завершилось, Ахмад надел на себя новую, белую одежду; теперь она принадлежала ему. После всего этого Ахмад с отцом вернулись и сели среди своих родственников и сторонников».

Завязался общий разговор - о видах на урожай, о погоде и политике. Младшая дочь Йусуфа принесла кофе (традиционный кофе либо популярный в наши дни «парагвайский чай», или йерба-мате, - этикетный символ, обозначающий нормализацию ситуации). Вскоре гости разошлись: впереди рабочий день. Вся церемония заняла немногим более трех часов.

В посредники обычно избираются уважаемые мужчины (не моложе 40 лет), в церемонии примирения все главные роли - мужские, но влияние женщин на процесс посредничества очень велико, особенно это касается расследования инцидента. Сам характер деревенского труда женщин заставляет их много передвигаться по деревне и ее окрестностям: посещая пекарню, мясника, магазины, отправляясь на виноградник или за водой, женщина видит больше, чем мужчина, весь день работающий в поле или дома.

Постоянная практика посредничества выработала в Ливане примерную таксу - компенсацию за инциденты, повлекшие за собой смерть или увечье. Так, денежная компенсация родственникам при несчастном случае со смертельным исходом составляла вплоть до 70-х годов около 4,5 тыс. ливан. ф., а если причиной смерти была халатность, то от 5,4 до 6 тыс. ф. Убийство в драке оценивалось в 6 тыс. ф., умышленное и открытое убийство - от 6,6 тыс. до 7,5 тыс., а убийство из засады - в 8,1 тыс. ф. Плата за случайное ранение колебалась от 225 до 450 ф., и сверх того предусматривались расходы на лечение. При умышленном ранении также полагается покрыть расходы на лечение, которые, если для поправки требуется около месяца, составляли 525 ф., если два месяца - от 1050 до 2550, шесть месяцев - от 2550 до 4500, и, наконец, если ранение требует еще более длительного лечения или привело к инвалидности - 5250 ф.

Материальная компенсация за смерть или увечье - один из древнейших ближневосточных обычаев, сохраняющихся в ливанском обществе по сей день. Опираясь на этот обычай, институт посредничества успешно разрешает частные конфликты (и даже, как мы видели, на межконфессиональном уровне), но оказывается бессильным перед социальными противоречиями более крупного масштаба.

Итак, ливанские этикетные правила представляют собой локальный вариант общеарабского этикета. Основанные на традиционных моральных ценностях, они предусматривают высокую степень этикетности поведения во всех сферах жизни, причем в своем доме эта степень лишь ненамного ниже, чем в гостях или в общественном месте. Когда правила этикета нарушены достаточно серьезно, в действие приходит механизм посредничества, снимающий напряженность и нормализующий ситуацию...